Зов ястреба

Когда я пришла, Томмали уже пела. Я такого голоса никогда прежде не слышала – высокий, чистый, с еле заметной очаровательной хрипотцой. Томмали была очень красивой, действительно чем-то похожей на те рисунки Души, на которых она изображалась в виде высокой длинноволосой женщины. Даже золотистый глаз орма, прижившийся идеально, – ни пятен на коже, ни чешуи, ни припухлости – не портил её, скорее наоборот.

Томмали пела, и все – рекруты, наши тренеры, и те, кто готовил для нас еду или мыл полы в общежитии – расселись кто на чём, некоторые прямо на полу, и бесшумно передавали друг другу кружки с горячим питьём.

Мне тоже сразу вручили кружку – не подписанную, безликую. От питья пахло пряностями, и, когда я отхлебнула, оказалось, что оно очень крепкое – более крепкое, чем следовало бы пить перед завтрашним непростым днём.

Но все всё равно пили, и тесно прижимались друг к другу плечами, и кто-то уже обнимал кого-то в тёмном углу, и голос Томмали летел вверх, как птица.

«Белизна Стужи в твоих глазах.
Её жестокость – в твоих руках.
Песня её – имя твоё.
Яркое пламя холодной свечи,
Тени полёта мёртвого льда.
Если узнаешь правду – молчи.
Наша судьба – одна на троих.
Стужа и я. Стужа и ты…»

Тогда я увидела Эрика Строма в первый раз с тех пор, как он привёз нас в общежитие. Он стоял в дальнем углу и пил горячее крепкое питьё из кружки, как воду. Непривычно было видеть его без тёплой верхней одежды. Как и остальные, он был одет в цвета препараторов, но чёрного на нём было больше всего – только белел ворот нижней рубашки.

Мы не говорили, но он заметил меня, кивнул и, приподняв кружку, качнул ею в мою сторону. Я повторила его жест, и мы оба выпили – как будто вместе, хотя нас отделяла друг от друга вся комната.

Тогда я подумала: может быть, когда Томмали допоёт, мне стоит подойти и завязать разговор? Но он мог бы решить, что я набиваюсь к нему в ученицы. Тогда все рекруты были озабочены поиском будущего наставника.

Несколько рекрутов – две девушки, один юноша – уже подбирались к нему поближе, поглядывая с робкой надеждой или отчаянной жадностью. Не просто легенда среди препараторов – один из Десяти. Собирался ли он вообще брать учеников? Никто не знал точно.

Так или иначе, мне не хотелось стать одной из них – жалобной, просящей. Может быть, зря. В конце концов, не я ли дома твёрдо решила делать всё, что потребуется? Но вот – первая же возможность, а я не смогла заставить себя подойти к нему, хотя потом ещё дважды поймала на себе его взгляд.

Когда Томмали допела, Эрика Строма в его углу уже не оказалось, а крепкий напиток бродил во мне, превращая все мысли в приятную сладкую кашу.

«Лети, лети, мой ястреб!
Расскажи потом о полёте.
Услышит динн – удивится.
Услышит принц – наградит.
Услышит красотка – отдастся.
Бери, не бери – неважно.
Никто не поймёт, мой ястреб…»

Я вдруг почувствовала необыкновенное родство с этими отважными и весёлыми людьми, принявшими меня. Впервые с момента прибытия в Химмельборг мне стало хорошо.

В первые несколько недель, пока не началась по-настоящему трудная учёба, пока всем, из чего состояли наши дни, были бесконечные лекции об особенностях различных снитиров, тесты – как ни странно, много внимания уделялось задачам, к счастью для меня – и тренировки, тренировки в зале без конца, легко было поддаться мнимому обаянию всего этого. Желанию стать частью чего-то большего.

Но с самого начала я не давала себе забыть. Собираясь вместе, они смеются, травят байки, хлопают друг друга по плечам – но их тела искалечены, а жизни – разрушены. Кружка любого из них может перекочевать из общего зала в застеклённый клубный шкаф в любой момент. Должно быть, для многих было проще убедить себя в том, что всё это – не зря. Проще отдать жизнь без остатка по собственной воле, когда, не спрашивая, у тебя уже отобрали почти всё.

Можно было сколько угодно мечтать о славной судьбе – но будни героических препараторов были наполнены болью и потерями, и об этом следовало помнить.

Я не могла позволить себе раствориться в здешнем течении жизни. Дома меня ждали сёстры и мама, письма для них я относила на почту почти каждый день. Ради них мне нужно было постараться и взять всё, что могло дать это место, – и отдать взамен настолько мало, насколько выйдет.

О том, что уже скоро понадобится менять наши тела, что это неизбежно и, скорее всего, мучительно, старались не говорить. Во всяком случае, я ни разу не слышала, чтобы говорили.

С другой стороны, я не так много общалась с другими рекрутами.