Зов ястреба

– Зачем? Я никогда не хотела уезжать из Кьертании.

– Серьёзно? – Звучало невероятно, но с Луделы что угодно бы сталось. – Даже после того, как стала препаратором?

– Ну да. И Мел тоже. Зачем? Мне здесь всё знакомо. Я даже и не знаю, как живут люди в других странах… Что бы я там делала? Там же говорят на других языках. Если хочешь знать, я рада, что стала препаратором.

Прежде они никогда не говорили об этом.

– Серьёзно?

– Да. Рада. До того, как попасть в Коробку, я жила в трущобах, и из меня бы вряд ли вышло что-то путное. А теперь… Я делаю важную работу, меня уважают… И, думаешь, кто-то вроде Мела обратил бы на меня внимание, если б я не стала кропарём? Эликсиры… Что с того? Я их вроде неплохо переношу. Семь лет быстро пролетят… А там и на свой дом накоплю, и…

– Ладно, ладно, я понял твою мысль. – Свинством было перебивать, но Унельм почувствовал, что не может её больше слушать.

Ему стало тоскливо – и тут он снова вспомнил девушку из дворцового парка. Почему-то ни на секунду он не сомневался: она бы наверняка была счастлива улететь подальше отсюда… Пусть бы и в никуда.

– Неужели тебе ни чуточки не жаль будет уезжать? – вдруг спросила Лудела. – Как же друзья, родители?

Теперь уже она застала его врасплох.

Унельм никогда по-настоящему не задумывался о том, каково ему будет расстаться с родителями не на время, а навсегда. Может быть, потому, что в глубине души никогда по-настоящему не верил в то, что у него появится шанс бежать из Кьертании.

– Подумаю об этом, если твой паритер решится поделиться подробностями, – буркнул он, и вдруг Лудела подалась вперёд и потрепала его по волосам. Непривычный жест – мягкий, почти материнский. С Луделой, которую он знал, этот жест совсем не вязался.

– Бедный Улли, – нежно сказала она, и вдруг он впервые задумался: нет ли у неё своих причин желать, чтобы он оказался подальше отсюда? – Я вернусь, когда узнаю ещё что-нибудь. А ты пока будь умницей и не наделай глупостей.

Дверь за ней захлопнулась, и Ульм рухнул на кровать, тупо уставился в потолок.

Слишком много всего: дворцовый парк, девушка, Лудела, Мел, парители, родители, Рамаш, Авденалия… Великое множество жизней, которые можно прожить, став путешественником, – на одной чаше весов. На другой – всего одна, но впервые Унельм задумался над тем, что сделать выбор может быть не так просто.

Он начал дремать, когда в дверь постучали.

Унельм быстро пошарил руками по кровати – сон с него разом слетел – ища, не могла ли Лудела что-то забыть. Ничего такого не было.

На миг мелькнула безумная мысль – что, если девушка из дворцового парка нашла его?

Перед тем, как открыть дверь, он торопливо пригладил волосы, лихорадочно одёрнул рубашку. Она была мятой и, конечно, хорошо было бы переодеться – но в дверь начали стучать настойчивее.

Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, Унельм рванул дверь на себя. За ней и вправду стояла девушка, но она была ему незнакома.

Невысокая, с круглыми румяными щеками и светлыми косами, она была одета просто, но аккуратно и со вкусом. Капюшон тёмной накидки был надвинут на лоб.

Унельм бросил взгляд на её руки. Рукава платья обнажали запястья – препаратором девушка не была.

– Привет, красавица, – сказал он медленно, всё ещё пытаясь угадать, кто она и зачем явилась. – Чем могу помочь?

– Унельм Гарт? – Сама она не поздоровалась, но в её тоне не было грубости – скорее деловитость.

– Да, это я, – осторожно ответил Ульм. Всё это слишком сильно напоминало сцену из остросюжетного романа – вот теперь, убедившись в том, что он тот, кого она ищет, девушка должна бы была выхватить из-за пазухи нож или револьвер.

Она действительно полезла в карман – Унельм отшатнулся с весёлым изумлением – но на свет явилось не оружие, а письмо.

– Мне нужен ответ теперь же, – сказала девушка. – И впустите меня – нехорошо выйдет, если меня увидят здесь, у вашей двери.

Унельм посторонился, пропуская её в комнату. Теперь ему казалось, что он не до конца проснулся – ни разу до сегодняшнего дня никто не заходил в его недавно обретённую обитель.

Девушка не сняла капюшона со лба, как будто даже в его убогой комнатушке хотела остаться неузнанной.

– У меня тут никого нет – ни в очаге, ни под кроватью, – заметил Унельм, но она проигнорировала намёк. Села на постель – в отличие от Луделы, чопорно, на самый краешек. Она даже старалась не смотреть на скомканную подушку и видневшуюся из-под сбившегося покрывала простыню. Судя по всему, будь её воля, она бы ни за что не пришла доставить ему это письмо. Видимо, деваться ей было некуда.

Надежда на встречу с дворцовой незнакомкой вспыхнула в нём с новой силой – а после, когда он распечатал письмо и торопливо прочитал написанное, сердце заколотилось, как бешеное.

Конверт был самым простым, серым – такой можно купить на любой почте – зато листок в нём, шелковистый, глянцевый, тонкий, отличался от всех, которые Унельм видел прежде. На нём было всего несколько строк, написанных изящным почерком с завитушками.