И пока Муханов спал, я расстелил лист бумаги и нарисовал Отто Юльевича, как он смотрит в подзорную трубу из Архангельска на город Астрахань. А там лежат наши овощи. Шарж так и назывался: «Где же овощи?»
Потом нарисовал Малера. Я его сделал одновременно очень страшным и перепуганным. «Не подходи — подорвусь!» — говорил он. Нарисовал еще профессора Визе, Муханова, завхоза.
Двери наших кают выходили прямо в кают-компанию. Я осторожно вышел и приколол к стене все свои рисунки.
Когда я улегся на койку, было уже без четверти пять и встало солнце.
Утром я проснулся от смеха и разговоров.
Смеялись и говорили за дверью в кают-компании.
— Отто Юльевич, вы на себя взгляните! — звал профессор Визе.
— А завхоз-то наш каков! Это кто же так славно поработал?
— Очевидно, Решетов, он ведь художник.
— А милый парень этот Решетов, жаль его, что не может попасть в экспедицию. — Это снова сказал профессор Визе.
Я как раз оделся и хотел выйти, но теперь затаился в каюте.
— Да, жаль, — сказал Отто Юльевич.
— Держись, — подмигнул мне Муханов за завтраком, — шансы твои растут. Опять же повезло тебе, что завтра мы не отчаливаем. Самолет никак не может долететь.
Двадцать пятого июля утром Отто Юльевич получил телеграмму от летчика Иванова: «Вылетел Ленинграда Архангельск, вечером надеюсь прибыть».
Но вечером пришла другая телеграмма: «В четырнадцать часов сделал вынужденную посадку в районе реки Онеги возле села Карельского. В воздухе сгорел мотор. Посадка производилась с остановившимся винтом. Самолет и экипаж невредимы».
С одной стороны, медлить с выходом было нельзя.
С другой стороны — самолет очень помог бы разведкой пути во льдах. Без самолета гораздо труднее. Да и другой ледокол — «Русанов» все еще не готов к выходу.
Отто Юльевич решил ждать до двадцать восьмого. Двадцать восьмого крайний срок, и они отплывут, несмотря ни на что.
Ночью он звонил летчику Иванову, спрашивал о неполадках. Связь с селом налаживали долго. Потом договаривался с архангельским начальством. Запасной мотор для самолета находился на ледоколе. Архангельск давал быстроходный катер. На нем до самолета день пути. Иванов уверял, что на смену мотора уйдет несколько часов.
Утром мотор был перегружен с ледокола на катер.
— Поросят привезли! Петя! Решетов, помоги-ка! — позвал завхоз Малашенко.
И мы грузили поросят. Передавали их из рук в руки с пристани на корабль. Нас было человек восемь.
Поросята скользили копытцами по металлическому полу загона, перепуганно визжали.
— Свой скотный двор завели, — сказал кто-то из матросов.
Потом на пристань пригнали стадо коров. Их грузили лебедкой, по одной.
Под брюхо пропускали широкие ремни. И вот корова уже в воздухе. Растопырив ноги, вытаращив глаза, крутит головой, даже не мычит.
Стрела подъемника поворачивается, и корова осторожно ставится на палубу за загородку, там, где уже толкают друг друга упитанные поросята.
— Без свежего мяса в Арктику нельзя, — объясняют всем опытные люди. — Без свежего мяса — цинга.
— Отто Юльевич, Отто Юльевич! Лучшие папиросы со склада уже тютю. На Землю Франца-Иосифа увезли, — снова прибежал завхоз.
— Берите другие, — рассмеялся Отто Юльевич.
Во время обеда я успел сделать шарж на начальника научной станции с Земли Франца-Иосифа. Наши папиросы «Тройка» по торосам он увозил на тройке собак, а сзади нацепил себе пропеллер.
— Молодец, Решетов, — смеялись в кают-компании.
И тут я решил попроситься в последний раз. Не возьмут — в эту же минуту уйду с корабля, сяду на московский поезд.
Но меня опередил профессор Визе.
— Может быть, захватим его с собой, Отто Юльевич? — сказал он.
— Но как же мы его здесь устроим? Места на ледоколе нет совершенно.
— Место я уже нашел, — вставил Муханов. — Петя ведь на все согласен. Ты библиотекарем быть согласен, Петя? Тем более и книги сам перетаскивал.
Конечно, я был согласен!
— Так-так, — сказал Отто Юльевич. — И будете помогать научным работникам.
— Я готов, конечно, готов…
— Так-так, — снова сказал Отто Юльевич. — И естественно, во время авралов работать вместе со всеми.
Когда он отошел, Муханов хлопнул меня по плечу:
— Порядок, Петя, поздравляю тебя с зачислением в экспедицию. А жить будешь в каюте пилотов, если захочешь. Они все равно не успеют. Ты чего, не рад, что ли?
Конечно, я был рад. Но так сильно я мучился эти дни, что вот и на ледоколе в каюте живу, а все равно своего не добился, что сейчас, когда все так благополучно кончилось, стало даже как-то грустно.
Но тут снова подошел Отто Юльевич.
— Но учтите, Петя, мы берем вас только до Северной Земли. Дальше вы пересядете на «Русанов» и вернетесь домой.
— Спасибо, Отто Юльевич, — прошептал я.
— Когда он к нам прибыл? Три дня назад? — спросил Шмидт Муханова. — С того дня и начисляйте ему зарплату.
Эти оборванные мальчишки появились на ледоколе неизвестно откуда. Не по трапу же они поднялись на судно. Их бы наверняка вахтенный не пустил.
Я сам когда-то беспризорничал и мог пролезть, если хотел, куда угодно.
Но в Москве беспризорники перевелись уже давно.