Зов Арктики

Отто Юльевич слал телеграмму за телеграммой в Москву, в Ленинград. В самом Архангельске заседали десятки комиссий, старались помочь ледоколу. Завхоз Малашенко бегал с судна в город. Он давно уже не брился и не спал. Вид у него был страшный.

В разговоре он лишь хрипел и размахивал руками.

И в этот момент очередная группа людей, прибывших с московского поезда, подошла к каюте Шмидта.

Отто Юльевич знал почти всех.

Предводительствовал группой Муханов. Отто Юльевич сам года три назад сманил Муханова в Арктику на «Седов». Тогда это был молоденький комсомолец, пришедший в издательство по распределению из института. Вот режиссер Шнейдеров, тоже знакомый человек, с ним он был на Памипе, Абхазец Чачба. Шмидт долго уговаривал его покинуть на время горы и дом. Коля Чачба был лучшим охотником на своей родине. И прекрасно умел выделывать шкуры. Лишь с подрывником Малером Отто Юльевич был незнаком. Его дали в последний момент взамен заболевшего. Он поплывет впервые.

Я стоял позади всех, прячась за спины, и старательно отводил глаза.

Отто Юльевич сразу узнал меня, даже фамилию вспомнил.

— А вы, Петя Решетов, в гости?

— Яс вами… Я без вас на земле не останусь, — ответил я, бледнея.

Тут все стали на меня оглядываться.

— Дорогой мой, я в Москве вам еще сказал — свободных мест у нас на ледоколе нет.

— Да пусть он погрузиться нам хотя бы поможет, Отто Юльевич, — стал заступаться Муханов, — раз приехал с нами, пусть поработает.

— На погрузке помочь можно, а чтоб в море — ни в коем случае.

ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ

Через пять минут я уже был в каюте Муханова. Точнее, затаскивал в нее ящики со всевозможными бумагами.

— Эта каюта на двоих. Пока вторая койка свободна, будешь спать здесь, — сказал Муханов.

Внезапно наш ледокол начал слегка покачиваться.

— Поплыли! — удивился я.

А про себя подумал: «Неужели выходим!» Знал ведь, что через два дня выход, а все равно обрадовался: вдруг да и выходим.

— Идем на буксире к пристани, — объяснил Муханов.

Когда мы причалили к пристани, я вышел на палубу.

— А ты что стоишь без дела! — сразу подбежал ко мне завхоз. — Ты, кажется, из экспедиции?

— Да, — ответил я на всякий случай.

— Как фамилия?

— Решетов.

— Решетов? У меня такой фамилии в списках нет. Ладно, внесу. Вон телега привезла связки книг, видишь? Быстро перетаскай их в кают-компанию. Третий трюм.

И я побежал по трапу на пристань к телеге.

Я таскал связки книг, на ходу читая названия на корешках. Лев Толстой, «Война и мир». Художественная. Боднарский, «Великий северный морской путь» — научная. Шекспир, Собрание сочинений, том первый — снова художественная.

С палубы я бежал вниз по деревянной лестнице-трапу, потом по коридору, который был забит всевозможными грузами, в кают-компанию. Там у стены, около пианино, стояли три высоченных книжных шкафа. Дверцы у них были заперты, ключ — у завхоза. Я сваливал книги около шкафов, так, чтобы они не загромождали проход, и бежал за новыми.

С последними связками мне не повезло. Веревка у них лопнула, и книги рассыпались по палубе. Я стал ползать по доскам, собирать их, и тут как раз вышел Отто Юльевич.

— Зря время не теряете, — сказал он, улыбнувшись и обходя разваленные мои книги.

Я даже голову опустил от стыда.

Подбежал завхоз.

— Кончай канителиться, — прохрипел он. — Вон приборы привезли профессору Визе. Спроси у него, куда ставить, и таскай.

Профессор Визе подошел сам. Он был в синей матерчатой блузе, в круглых роговых очках. На вид он был не такой-то уж и старый. Никогда бы не подумал, что это он в исторические времена плавал с Седовым на «Святом Фоке», собирался идти вместе с ним к Северному полюсу…

— Позвольте узнать, молодой человек, вашу специальность? — спросил он.

— Я художник. Петр Решетов. Художник-карикатурист. Готов быть кем угодно, Владимир Юльевич.

Имя и отчество профессора Визе я узнал еще в Москве.

Ящики с оборудованием были потяжелей книг. Но я взваливал их на спину и поднимался, слегка покачиваясь, с пристани по трапу на ледокол.

— Смело носит, — сказал про меня матрос.

— Все смелые, пока в воде не искупаются, — ответил другой.

— Тот, что побольше, ставьте сюда, к стеночке. Этот лучше положить, сейчас мы его и откроем, — говорил профессор Визе в лаборатории гидрологии. Название было написано на двери, на самом же деле это была обычная узкая каюта.

— Тяжело вам одному, я сейчас еще кого-нибудь попрошу в помощь. Все мои сотрудники на станции…

— Что вы, Владимир Юльевич, да я с этой коробочкой могу вприсядку… — Это я так сказал, хотя тащил ее из последних сил.

— Значит, готовы быть кем угодно, лишь бы с нами?

— Конечно. Я всю зиму мечтал. Только вот пришел поздно проситься.

Потом был ужин в кают-компании. Все сели за огромный стол, а я закрылся в каюте.

«Ничего, и поголодаю», — думал я.

— А где наш Решетов? — услышал я вдруг голос завхоза. — Старательный такой парень. Решетова куда дели?

Я выглянул из каюты.

— Марш за стол. Или живот каши не просит?

— Еще как просит!

— Вон твоя тарелка.

И я стал есть вместе со всеми.

НОЧИ ЗДЕСЬ БЫЛИ СВЕТЛЫЕ

Ночи здесь были светлые.