Зов Арктики

Сашей звали наш ледокол — «Александр Сибиряков».

К отплытию я уже знал весь ледокол, потому что куда только не таскал грузы. И морские названия частей корабля тоже запомнил.

Наш грузовой пароход ледокольного типа построили в Англии, в Глазго, в 1909 году.

Сначала им пользовалась Канада, она посылала его каждый год к Ньюфаундленду на зверобойные промыслы. Потом у Канады во время войны его купило царское правительство. Оно купило и другие ледоколы, теперь они называются «Красин» и «Ленин».

У «Красина» и у «Ленина» — мощность по десять тысяч лошадиных сил, у нас же только две тысячи.

Но Отто Юльевич говорил, что это как раз и хорошо — доказать, что не очень мощный ледокол уже теперь, когда строятся метеостанции на берегах, может пройти Северный морской путь.

Все рисовали себе в блокноты схему ледокола, и я решил тоже нарисовать — пригодится.

Теперь я ее объясню.

В трюме № 1 — хранился запас продуктов на полтора года, ведь каждый иногда думал: «А что, если…»

В трюмах № 2 и 3 — уголь самого лучшего качества. Только его все равно мало и по дороге ледокол должен обязательно подкармливаться углем. Капитан Воронин говорил, что нас будет ждать уголь на Диксоне и в Тикси.

Капитанский мостик — место, откуда капитан иногда не спускался по сорок часов. Чаще всего они стояли там вместе — Отто Юльевич и капитан Воронин.

Воронье гнездо — бочка, прикрепленная к мачте. Она есть на каждом ледоколе и даже была на парусниках. В нее капитан забирался, когда кругом были ледяные поля и трудно было найти проход между ними.

Матросский кубрик — в нем жили матросы. Их называли «палубная» команда.

Кочегарский кубрик — там жили кочегары и механики. У них была хорошая баня и душевые кабины.

Твиндек — там были лаборатории и жили несколько научных работников. Мы жили под твиндеком в трюме № 3. Верхнюю часть трюма отгородили и построили каюты. Там была и кают-компания.

Труба — из нее иногда поднимался черный дым. Труба — самое любимое место. Около нее было тепло, за ней можно было спрятаться от ветра. Там всегда собиралась компания шутников и рассказчиков.

Радиорубка — хозяйство Кренкеля. В нее без разрешения лучше было не входить.

На схеме нет скотного двора. Он помещался на палубе под брезентовой крышей. Все наше плавание сопровождалось коровьим мычанием и петушиными криками.

А Я СТОЯЛ И СМЕЯЛСЯ

А я стоял и смеялся.

Неужели это я — и плыву?

Я плыву с Отто Юльевичем вместе.

И со знаменитыми полярниками.

И мы идем вниз по Северной Двине к Белому морю.

Навстречу льдам и белым медведям.

Но льдов мы не боимся, а белого медведя я рад был бы увидеть, а еще лучше — рядом с ним бы сфотографироваться.

Скоро на катере «Гром» нас догнало кино.

— Поторапливайтесь, там, на трапе. Не задерживайтесь! Время дорого! — кричали мы им, пока они лезли по веревочной лестнице, нагруженные своей аппаратурой.

Потом, через час снова задержка.

Мы встали около баржи с аммоналом.

— Товарищ Динамит Малер, а капсюли не забыл? — спрашивали мы подрывника Малера.

— Капсюли он в каюте запрятал, — отвечал корреспондент Громов, его сосед. — Если кого первым подорвет — так меня.

Мы спешили к выходу в Белое море, а пришли на час раньше.

Из Двины в море большим судам надо выходить как бы по расписанию — только в часы прилива.

Двина нанесла ил, получились большие мели, и в отлив их не проскочишь.

— А мы проскочим, — сказал капитан Воронин и скомандовал: — Полный вперед!

Только мы не проскочили.

Мы коснулись дна, и пароход задрожал, затрясся, а меня толкнуло от борта, и если бы я не зацепился за стоящего рядом фотографа Новицкого, то пролетел бы до другого борта.

— Первая авария, — сказал корреспондент Громов, — пойти к радистам, телеграмму, что ли, отбить.

— Будем ждать прилива, Владимир Иванович? — спросил Шмидт Воронина.

— Не буду я его ждать, некогда, — ответил капитан.

Винт снова заработал.

За кормой бурлила взмутненная, грязная вода. Это мы промывали канал в илистом грунте.

«Неужели зароемся в мель? — думал я. — Вот будет позор, если после таких проводов сразу же запросим помощи!»

Отто Юльевич стоял близко и был спокоен. Он даже пошутил:

— Знаете, что думал пророк Магомет о приливах? Ангел, что сидит над морем, ставит свою ногу в море, и вот наступает прилив; потом он поднимает ее, и вот наступает отлив. Видите, как все просто. И вы не волнуйтесь, Петя. Наш капитан — артист, ему можно верить.

«Сибиряков» еще минут пять противно царапал дном по грунту. Я это даже всем телом чувствовал.

А потом мы слегка закачались на волнах — вышли на чистую воду.

— Белое море? — спросил я Отто Юльевича, хоть и сам это уже понял.

— Белое, Петя. Самое белое.

____________________

Первым исследователем холодных морей считается мореход Пифей — уроженец Массалии.