Зорге

В будущем жизненно важным для Зорге и, как ни парадоксально, с маниакальным постоянством нарушаемым станет принцип, о котором уже шла речь, – максимального дистанцирования от деятельности «братских компартий». Нарушать его он будет по разным причинам: то по собственным соображениям, то по требованию начальства, которое немедленно будет его этим попрекать, а затем и подозревать в нечестности. Но пока все это впереди, и Зорге бросается в омут общения со своими бывшими коллегами по западноевропейским компартиям. Некоторые из них запомнили эмиссара из Москвы и, когда настало время, смогли нарисовать его словесный портрет. Дикин и Стори приводят слова бывшего датского коммуниста Кая Мольтке, встречавшегося с Зорге в Копенгагене в начале 1928 года и считавшего, что миссия человека из Москвы не была разведывательной. По словам Мольтке, Зорге читал лекции в местных партийных ячейках и призывал к разумному конформизму с левыми силами. Личность самого «Иоганна» произвела на Мольтке сильное впечатление: «Умение Рихарда Зорге продумать все аспекты своей работы было необычайным. В его поведении не было ни намека на нелегальное положение или конспирацию. Во время своих визитов в трудные районы портов и фабрик Копенгагена он любил доказывать, что “может выдуть пива не меньше, чем матрос, докер или цементник, или демонстрировал свою физическую силу как борец”». При этом другой бывший датский коммунист, также работавший с Зорге во время его командировки, отмечал, что посланец из Москвы был «высоким, стройным и очень интеллигентным человеком, миссия которого состояла в специальной помощи для проведения реорганизации всего партийного аппарата»[107]. Поистине, если бы в то время был в ходу такой термин, как «ниндзя», Рихарда Зорге вполне можно было бы так назвать как минимум за его умение производить нужное впечатление на разных людей – вплоть до того, что даже внешность и поведение его они описывали по-разному.

Сохранились письма самого Зорге, отправленные им во время командировки из Осло и Берлина (там он фигурировал как «Флерис» и «Леонард») в Москву. Уже тогда агент Коминтерна начал удивляться буквальному исполнению пунктов, указанных в подписанном им «Обязательстве». В первом письме от 19 декабря 1927 года «Флерис» сообщает о своих планах (ничего интригующего – сплошная бюрократическая рутина) и просит помощи:

«Я прибыл 17.12 в Стокгольм. От Освальда (Михаила Грольмана. – А. К.) никаких новостей с тех пор, как он находится в Осло. По телефону я спрашивал в Осло, но он оттуда уже уехал. Наверное, он не приедет в Стокгольм.

Наши друзья здесь ничего не знали о том, что я приеду и с какими заданиями. Боюсь, что то же самое будет в Копенгагене. Попрошу вас сделать что-то относительно Копенгагена…

Я буду здесь работать над следующими вопросами: разделение труда в аппарате ЦК; работа отделов; отдел профсоюзов, агитации и пропаганды – они только что созданы и начинают работать; вопрос о руководстве вообще, районы, области, коммуны; работа нескольких функционеров в Стокгольме; подготовка, вероятно, скоро начинающих борьбу за повышение заработной платы в цехах бумажной индустрии, подготовка к конференции профсоюзов в конце января; работа в самых важных цехах заводов в Стокгольме и вопрос заводских газет.

Так как Освальд уже подробно проинформирован по вопросу Устава, наши друзья должны получить сообщение о том, что Освальд будет с ними подробно говорить об этом. А мне ничего не остается, кроме того, чтобы начать работать по этим вопросам, но ничего не предприму, пока не буду точно от вас информирован. Общую информацию я от вас получил, но мне кажется, что этого еще не хватает. Обращаю ваше внимание на то, что я в данный момент лишь информирую о некоторых поставленных вопросах, может быть, из-за нехватки времени я занимаюсь в основном вопросом разделения труда в ЦК и его отделах вообще…»[108]