Зорге

Хуже было с пострабочей обыденностью. Дикин и Стори прямо пишут, что даже в немецкой колонии в Москве Кристина за свою не утраченную склонность и привычку к нормальной бюргерской жизни получила прозвище «буржуйка»[96]. Казалось, что ее былая и, конечно, совершенно наносная увлеченность идеями пролетарской революции быстро улетучилась в стране, где эта революция свершилась, оказалась разбита в пух и прах реалиями московской жизни середины 1920-х годов. Не исключено, что Кристина, скоро потерявшая политический интерес, ради которого сюда переехал Рихард и которого он так и не утратил до конца жизни, действительно почувствовала себя в Москве чужой, ненужной и брошенной даже собственным мужем. Ее нейтральные, казалось бы, воспоминания о столичной жизни, возможно, пропитаны некоторым холодком: «В однокомнатном гостиничном номере, где мы жили с Рихардом, появлялось все больше и больше гостей, они часто приходили за полночь, приносили с собой вино и водку, лососину и икру; мы ставили на стол чай или кофе». А если вспомнить вполне обоснованные подозрения Кривицкого об обстановке подозрительности, царившей в «Люксе», где все это происходило, Кристину вполне можно понять: хорошо, когда русские с орешками только приезжают в гости, но постоянно находиться в такой обстановке могло оказаться не так просто.

Раздельная поездка в отпуск в августе – сентябре окончательно расставила все по своим местам. Вернувшись, Кристина попросила германскую визу и в октябре 1926 года получила ее. Рихард не препятствовал. Более того, к фактическому разводу он сделал жене подарок, передав ей права на принадлежавший ему в Берлине участок земли, которым, по словам Кристины, «он очень тяготился». В описании отъезда из Москвы, сделанном самой Кристиной, чувствуется смесь какой-то странной легкости с досадой, что все получилось именно так, а не иначе: «Должна ли я была ехать? Почему бы и нет? Ика не сказал мне по этому поводу ни слова: как всегда, он предоставлял мне полную свободу выбора. Поздно вечером он привез меня на вокзал, помог уладить все дела, связанные с отъездом; мы оба делали вид, что расстаемся ненадолго. Но когда поезд подошел к перрону, слезы хлынули у меня из глаз. Я знала, что это был конец нашей совместной жизни, знал это и он. Тем не менее мы переписывались, хотя и очень редко, вплоть до самой его гибели. Он ни разу даже не намекнул о своей настоящей работе, даже во время нашей короткой встречи в Берлине в 1932 году, когда мы официально расторгли наш брак, продолжавшийся пять лет, сохранив дружеские взаимоотношения»[97].

Вполне логичный конец для брака бывшей коммунистки (а была ли она такой?), а на самом деле «буржуйки» с пламенным борцом за мировую революцию – так можно подумать, глядя на историю любви Ики и Кристины со стороны. Но… так ли все это было на самом деле? Михаил Алексеев, не ссылаясь, правда, на документы, пишет, что Кристина Герлах-Зорге еще до отъезда из Москвы была завербована Четвертым управлением Штаба Красной армии и их развод с Зорге был мерой вынужденной. Демонстративная холодность, претензии к качеству жизни в Москве, раздельный отпуск – все это лишь прикрытие, создание видимого повода для отъезда из СССР и легенда для женщины, ничего якобы не знающей о работе своего мужа. На самом деле Кристина отправилась не домой, во Франкфурт, а в Лондон для выполнения задания советской военной разведки. Поручение оказалось разовым – в начале 1928 года она покинула Англию и вернулась в Германию. По крайней мере, еще в конце марта 1937 года она находилась там – в это время начальник восточного отдела разведывательного управления корпусной комиссар Федор Яковлевич Карин (настоящее имя – Тодрес Янкелевич Крутянский) сообщил начальству, что бывшая жена «Рамзая» живет в Берлине, в районе Кайзердам, под именем «фрау доктор Зорге», работает юристом в одной из местных компаний и поддерживает связь со своим бывшим мужем, находящимся на секретном задании в Токио[98].

Для обычных же людей Кристина Зорге пропала очень надолго. Журналисты нашли ее лишь в середине 1960-х в Америке, в штате Массачусетс, где она жила со своей новой семьей и преподавала в местной школе немецкий и французский языки. Летом 1965 года она передала восточногерманскому журналисту Юлиусу Мадеру письмо, в котором рассказала о своем отношении к Зорге. Это обращение было вызвано статьей в западногерманском журнале «Квик», в котором, в свою очередь, с искажениями цитировались ее воспоминания о бывшем муже, написанные для швейцарского издания «Вельтвохе» (основная часть воспоминаний Кристины в книге Мадера позаимствована именно из «Вельтвохе»). Вот отрывок из этого письма:

«4 июня 1965 г.

Я преклоняюсь перед мужеством, отвагой и порядочностью Ики; он никогда ничего не делал ради денег… Следовало бы получше разобраться в его нелегкой судьбе, оценить его личность не только с точки зрения политики. Поэтому я и написала статью для “Вельтвохе”, которая затем появилась в искаженном виде в “Квик”. Но я никогда не была женой шпиона…