В итоге все адвокаты были назначены судом: Кобаяси Сюндзо для Одзаки, Асанума Сумицугу для Зорге и Клаузенов. Именно с рассмотрения обвинений в их адрес началась процедура кохан 31 мая 1943 года. Все заседания проходили в закрытом режиме. Как это выглядело, записал Одзаки: «Присутствие публики в зале суда было запрещено с самого начала. Из обвиняемых нахожусь в суде только я. Я один буду предстоять перед лицом трех судей и двух прокуроров… В зале суда человек десять специально приглашенных – кто они такие?»[713] Необыкновенно скорый и для нормальной юридической практики вообще, и для японского судопроизводства в частности темп рассмотрения его дела поразил тех, кто следил за процессом, – за две недели, к 15 июня всё закончилось.
Одновременно те же заседатели рассматривали дело Зорге – заседания шли через день. Адвокат был недоволен поведением своего подзащитного. Тот сопротивлялся разумной в общем-то линии защиты, выбранной Асанума: Зорге – иностранец и может нести меньшую ответственность, чем члены его группы, предавшие интересы родины. Однако Зорге, по словам адвоката, «всю вину брал на себя и пытался снять ее с других обвиняемых». Дошло до того, что Асанума, пытавшийся таким образом спасти подзащитного, получил от него неожиданный отпор в виде протеста, заявленного суду: «То, что только что сказал мой адвокат, ошибочно, и я не могу с ним согласиться. Ответственным за создание этой организации и за ее деятельность являюсь только я один. Другие участники были всего лишь моими помощниками. Так, например, Одзаки был лишь моим советником и собеседником по политическим проблемам. Если моя организация и ее деятельность являлись нарушением закона, то вину следует возложить только на меня одного. Было бы крайне ошибочным возлагать вину на Одзаки, снимая ее с меня»[714].
Следом за Одзаки и Зорге судили остальных членов группы. Когда процесс уже подходил к концу, в августе умер Мияги Ётоку, а в сентябре начались прения сторон и вынесение решений суда. Прокуроры потребовали смертной казни для Зорге, Одзаки, Вукелича и Клаузена.
29 сентября 1943 года приговоры в отношении Рихарда Зорге и Одзаки Хоцуми были оглашены: смертная казнь. В этот день они впервые увидели друг друга после ареста, спокойно выслушали вердикт и были выведены из зала суда. Мотивировочная часть решений суда в целом совпадала и основывалась на постановлении предварительного судебного следствия: Одзаки и Зорге совершили преступления, будучи агентами Коминтерна, который имел целью «изменить государственный строй Японии и отменить систему частной собственности путем установления диктатуры пролетариата и создания коммунистического общества». По загадочной причине
Затем настала очередь Бранко Вукелича и Макса Клаузена: пожизненное заключение. Мидзуно – 13 лет (умер в тюрьме через год), Тагути – 13, Ямана – 12, Фунакоси – 10 (умер в тюрьме в 1945-м), Каваи – 10, Кудзуми – 8, Анна Клаузен – 3, Акияма – 7, Китабаяси Томо – 5, доктор Ясуда – 2, Кинкадзу Сайондзи – 3 года условно.
Рихард Зорге и Одзаки Хоцуми использовали свое право на апелляцию: они обжаловали приговор в Верховном суде Японии, хотя, по признанию адвоката Асанума, Зорге не питал иллюзий относительно исхода дела. В своей кассационной жалобе наш герой остался верен линии поведения, выбранной на следствии и суде, и указывал на необоснованность приговоров не только себе, но и всем обвиняемым по этому делу. Он пытался доказать несовершенство японских законов и непонимание судом истинной природы деятельности его группы, которая, по его мнению, не занималась похищением государственных секретов Японии. По неизвестной причине жалоба Зорге была доставлена в суд с опозданием на один день от установленных законом сроков (30 дней) и поэтому была отклонена. Адвокат Асанума позднее обвинил в этом самого Зорге, якобы неверно сообщившего ему (адвокату!) сроки подачи материалов. Каваи Тэйкити рассказывал, что видел Зорге в день, когда тот узнал об отказе от рассмотрения его жалобы. По словам Каваи, Зорге с негодованием воскликнул: «Это не суд! Это жалкая пародия!»
Жалоба Одзаки была принята к рассмотрению, но 5 апреля 1944 года суд отклонил и ее. Узнав об этом, тот написал жене и дочери: «5 апреля! Вспоминая эту дату, окончательно определившую мою судьбу, я не ощущаю волнения. Как и следовало ожидать, находясь в течение столь долгого времени между жизнью и смертью, готовность ко всему моего сердца не оставляет желать ничего лучше…