Золотое дно

Вошел озабоченный Рустамов. Его приветствовали шумными возгласами:

— Салам, Рустамов!

— За твое здоровье, Али!

— Тысячу лет жизни! — слышалось со всех сторон.

Он, радушно улыбаясь и прижимая руку к сердцу, приветствовал своих друзей. Затем, опустившись в кресло рядом с Гасановым, наклонился к нему и тихо спросил:

— Ты хорошо помнишь, что на вышке оставался студент, которого ты привез с аэродрома?

— Ну еще бы! — удивился Гасанов. — Я даже спрашивал о нем по радио, почему он там задержался. А что? — вставая и пожимая кому-то руку, уже через плечо спросил он.

— Ничего, так просто вспомнил. Почему-то он не пришел.

С Агаевым Рустамов обменялся взглядами. Потом подошел к нему и тихо сказал на ухо:

— Отправлены катера. Ищут. Как только будет что-нибудь известно, нам сообщат.

На другом конце стола сидела Мариам. Перед ней стоял огромный букет темно-красных, словно бархатных георгин. Такого же цвета было ее платье; казалось, оно было сшито из осыпавшихся лепестков этого большого букета. Многие из гостей невольно останавливали свое внимание на лице красивой девушки. Мариам это замечала и, как всегда, чувствовала неловкость. Она была расстроена разговором с Гасановым, чувствуя, что ей далеко не все известно о предстоящих изменениях в плане работ этого талантливого инженера. Он чем-то был взволнован, разговаривая с парторгом. Как это все неладно получается! День сегодня явно неудачный, несмотря на праздник. Ко всем неприятностям добавилась новая. Ребята почему-то не приехали на вышку. А ведь она, Мариам, так старалась для них! Наверное, опять провозились со своей лодкой.

В зал вошел человек в светлом костюме голубовато-серого цвета. Несмотря на жару, его шею стягивал высокий крахмальный воротничок.

Распорядитель, тощий, длинный, с галстуком-бантиком, окинул взглядом столы и, найдя свободное место, оказавшееся рядом с Мариам, предложил его гостю.

«Вероятно, приезжий, о котором говорил Гасанов. Зачем его посадили рядом! Я же не хотела», недовольно подумала Мариам, искоса наблюдая за незнакомцем.

Тот сидел молча, смотря на цветы, и не обращал на девушку никакого внимания. Мариам почувствовала невольную досаду. Ей казалось, что вновь пришедший гость не должен так подчеркивать свое равнодушие ко всему окружающему. Это даже невежливо. Но зато сосед, сидевший справа от Мариам, фотокорреспондент местной газеты, услужливо занимал девушку. Он оказался очень надоедливым собеседником. Таких людей Мариам не любила, и ей было скучно слушать его. Но вот наконец он замолчал. Мариам облегченно вздохнула.

На эстраде подготавливали концертный номер. Принесли несколько электромузыкальных инструментов, похожих на игрушечные пианино без клавиш. Расставили репродукторы. Вышли музыканты с другими странными инструментами, у которых были только одни грифы без резонаторов. От этих длинных линеек тянулись провода к аппаратам, укрепленным на пюпитрах для нот. Мариам, большая любительница музыки, с нетерпением следила за этими приготовлениями.

Вышел дирижер. Взлетела его палочка, и забегали пальцы музыкантов по грифам без струн и необычным, нарисованным клавиатурам. Полилась знакомая мелодия из репродукторов. Мариам не помнила, в который раз слышала она эти волнующие звуки, полные мечтательной грусти и в то же время необыкновенной силы жизни, стремительной радости. Неясные желания поднимались в ней. Что-то ждет ее впереди! Новые путешествия, новые встречи…

Девушка случайно взглянула на своего соседа. Тот откинулся в кресло и полузакрыл глаза. Мариам почувствовала, что в этот вечер он не видел ни эстрады, ни дирижера, ни тем более ее. Мысли его были далеко. Он ничего не слышал — ни музыки, ни отдаленного шума моря, ни сдержанного разговора за столом, ни пароходных гудков на рейде. Перед ним стоял нетронутый бокал с темным, почти черным вином, такого же цвета, как цветы в вазе.

На эстраду бесшумно выплыли стройные высокие девушки в национальных костюмах. Розовый атлас их длинных платьев и белые летающие облака прозрачных шарфов закрыли всю сцену. Начался танец.

Девушки держали в руках по два блюдца и ритмично постукивали по ним пальцами в наперстках.

«Звук фарфора более мелодичен, чем деревянных колотушек — кастаньет, известных всем, — подумала Мариам. — Почему об этом танце никто не знает за пределами нашей республики?»

Мариам снова посмотрела на незнакомца. Высокий лоб, преждевременная седина. Его лицо еще не успело загореть. Ведь он только что прилетел с севера. Незнакомец поднял слегка покрасневшие веки и взглянул на Мариам. В это краткое мгновение она успела рассмотреть его глаза — серые и, как ей показалось, очень-очень усталые. «Гасанов совсем по-другому описывал этого человека», подумала Мариам.