Самюэль, встав, бодро направился к трактирщику, и в эту секунду Никита мгновенно поменял местами кружки. Если англичанин незаметно и подсыпал отраву, то ему в кружку, а не в кувшин.
Самюэль скоро вернулся, неся воду.
Никита жадно схватил кружку с водой и сделал пару глотков. Потом вытер выступившие от кашля слезы.
– Простыл, извини. Так на чем мы остановились?
– Я тост сказал – за сделку!
– Точно, – подхватил Никита, – выпьем за сделку!
Никита поднес кружку ко рту, сделал несколько глотков. Приятное вино, никакого необычного привкуса. Англичанин пригубил свою кружку, сделав пару глотков.
Никита незаметно для «дохтура» присмотрелся к руке, в которой он держал кружку.
На правой руке Самюэля был перстень с крупной печаткой. Под нее и порошок ядовитый спрятать можно, и подсыпать его незаметно. Неужели, стервец, отравить захотел? Не смог сбить цену и решил вовсе вывести Никиту из игры, устранить, как конкурента? Но теперь он сам отведал своей отравы. Как говорится – не рой другому яму, сам в нее попадешь.
Никита уже наелся, да и время вечернее, за окном темно.
– Устал я, отдохнуть хочу, – заявил он.
– Да-да, засиделись. Так во сколько мне завтра к тебе пожаловать? Раньше полудня я деньги не найду.
– Значит – после полудня жду.
От дверей трактира они разошлись в разные стороны.
Никита шел к себе и думал – не перестраховался ли он? Может – привиделась ему Любава в пьяном угаре?
Однако англичанин не пришел ни завтра, ни послезавтра. Как узнал потом Никита, «дохтур» тяжко заболел: слабость, кровавый понос, рвота открылась. Это потому, что вина он отхлебнул совсем немного. А выпей больше – помер бы в мучениях. Вот и не верь потом в привидения! Выручила, вовремя подсказала Любава. А англичанин «хорош», змея подколодная! Решил конкурента по-тихому убрать. За должность свою держится, потерять боится. А ведь может свинью подложить. Или царю в ушко нашепчет пакостей, или людей лихих подошлет, наняв за деньги.
Смерти Никита не боялся. Он ее и видел не раз, и понимал, что все когда-то в землицу сырую лягут – ведь не Кощеи Бессмертные. Но быть мишенью нечистоплотного коллеги не хотел. Да и вообще после смерти Любавы ничто его в Москве не держало, а по некоторым улицам он вообще ходить перестал, чтобы ничего не напоминало о девушке. Как-то незаметно, не вдруг пришел он к решению покинуть Первопрестольную. И лекарню с налаженной работой бросить не жаль. Не радовала его больше Москва, потому как Любавы в ней нет и не будет.
Однажды утром проснулся Никита с необычным решением – надо уйти в монастырь. Не получается у него с женщинами, не дает ему судьба ни в том, ни в этом мире возможности создать семью, и стало быть – не для него мир плотский. Только решение серьезное, посоветоваться бы с кем? Друзей близких нет. С Елагиным? Никита заведомо знал, что князь отговаривать его будет – кому охота лекаря терять?
С решением он не торопился, прикидывал, взвешивал. Ведь был еще вариант: просто уехать из Москвы в другой город – тот же Владимир или Нижний Новгород, Псков – да мало ли городов на Руси? Но почему-то не выходил из головы именно монастырь. И, как специально, народ шел в лекарню, как лосось на нерест в речку – просто валом. Работы много, пообедать некогда. Забылся во сне – и снова за работу, без выходных. Наверное, отрешиться от мыслей хотел.
Деньги так и сыпались в калиту, только радости они не приносили. Когда Любава жива была – и деньги позарез нужны были, только их не хватало. Теперь ее нет, денег же полно. А куда и на кого их тратить? Ночью он спит, днем на работе, ест у князя, на торг не ходит. Только и расходов, что на жалованье персоналу, на травы да на дрова для печей.
Но, видимо, от судьбы не убежишь. В один из дней к лекарне подкатил возок, из которого выбрался священник, и, видимо, – не из простых. Клобук на голове шелком обтянут, на шее – золотой крест изрядных размеров, инок или простой насельник под руку его поддерживает.
Священник в коридоре очередь занял, не желая лезть наперед. Однако же пациенты, уважая сан, пропустили его вперед.
Священник вошел, повернулся сначала к иконам в красном углу, осенил себя крестным знамением, поклон ликам Христа и Богородицы отбил. Потом к Никите повернулся:
– Ты ли лекарь Никита будешь?
– Он самый. Садись, святой отец. Что привело тебя ко мне?
– Да что и всех – болезни. Наслышан я о тебе давно от мирян, теперь вот сам приехал. Замучили меня ноги! Службу иной раз с трудом до конца доведу.
– А где служишь?
– В храме Успенья Пресвятой Богородицы в Печатниках. Иосиф я.
Никита припомнил – проходил он как-то мимо. Храм в самом центре города располагался, на Никольской улице, в Китай-городе. Рядом – пушкарская слобода, хоромы князей Вяземских – Петра и Бориса, князя Гаврилы Островского. Понятно теперь, почему священник таким лощеным выглядит, бородка маслом лампадным умащена, расчесана.
– Ну вот и познакомились. Показывай ноги, батюшка, будем смотреть твою болячку.
С первого же взгляда Никите стало понятно – у священника подагра. Суставы больших пальцев ног деформированы, красные.
– Свинину ешь ли?
– Грешен.