Значит, до ночи?

Девушка, сойдя с эскалатора, поспешила вперед, клонясь к платформе, где останавливаются поезда, направляющиеся к «проспекту Ветеранов», мне же ехать в другую сторону, однако я твердо решил незамедлительно подойди, если это она… Я опередил ее на несколько шагов – сердце невыносимо громко отзывалось эхом в ушах – дернул головой в сторону, как душевнобольной, чтобы взглянуть… Почти незаметно всплеснул руками. Та девушка оказалась лишь случайной незнакомкой, нанесший на кожу схожий аромат.

Все, что теперь оставалось, – это, поджав хвост, тянуться к краю платформы, где тормозит голова поезда.

Бывало, я бросался на поиски Даши в толпе: вглядывался в каждое лицо, ошибочно признавал ее волосы в чужих, схожих по цвету. На то меня подначивало предчувствие, будто мы вот-вот столкнемся.

В вагоне, до самого конца, и пока поднимался на эскалаторе, и даже когда вышел на улицу, я все думал только о первой любви. Хмурое небо надавливало на город многотонной массой. На мокром асфальте лужи вырисовывали сочетания живых отражений людей, города и неба. Деревья, покачиваемые ветром, нашептывали миру музыку листьев, но ни на что, несмотря на бесконечную любовь к унылому Петербургу – только под такими красками, как мне казалось, город полностью расправлял крылья, показываю всю имеющуюся красоту, какую вкладывали в него поколения архитекторов, – я не мог отвлечься. Повторение вопросов, мысли о ней, я буквально захлебывался во внезапно, как некстати накатившим прошлом, которое только выжидало момента, чтобы вновь перегородить мне дорогу.

Дома, сорвавшись с цепи, несмотря на все разговоры с самим собой, попытки отговорить себя же от этой идеи, я ринулся искать одно единственное, то самое, что могло альтернативно перенести в прошлое, и от чего я сдерживался все эти года, пытаясь хранить верность другим, вновь пришедшим девушкам. Конечно же, я помнил о духах: они лежали где-то в потаенном месте, но где оно находилось – забыл. Вылетело из головы, и все… Сам ее образ, бывало, в моменты отчаяния, наведывался ко мне ангелом, но только образ, слабый и хрупкий, беспомощный. Она оставила духи случайно, забыла забрать с собой, когда уходила. Это был мой безумно любимый аромат, я, несмотря на знакомства с бесконечностью других ароматов, так и не смог перестать любить его.

Ни на самом дне ящиков, ни в шкафу с одеждой за футболками, штанами и прочим, ни в маленьких и больших коробках, нигде не находился заветный флакон. Я огляделся: боже, – театрально от бессилия мысленно схватился за голову – до чего довела одна несчастная мысль. Вся комната была полностью разворошена, будто бы по ней прошлась стая грабителей. И все, что теперь оставалось – это смириться, затихнуть на года, переборов глупое, бесцельное желание, и навести порядок как в комнате, так и в дурной голове.

И откуда берется бредовая мания? Мания вновь лицезреть ее, слушать, ощущать кожей… Столько воды утекло, столько мыслей прошло через фильтр, столько вывелось итогов. Тысяча объяснений, почему те отношения – провал жизни, была мною одобрена, однако, несмотря на трезвость разума, все равно случайное сильное напоминание взывало к безумию, упрашивало вернуться, сдавливало горло, забивало ноздри пылью настоящего… Видимо, однажды пережитая боль навсегда остается рядом с человеком, уподобляясь ангелу-хранителю.

Сегодня могло повезти разве что в стихах. Я взялся за записную книжку, ткнул черной ручкой в пустую страницу. Белая бумага пропиталась чернилами, выведя уродливую жирную точку, похожую на угорь посреди белоснежной кожи. Неуклюжая фраза вывелась сама собой, обещая надежду на продолжение, однако последующие десять минут рифмы предательски молчали. Стихи не шли, в растрясенном сознании воцарился хаос, и сколько понадобиться времени на его уборку… Одни лишь лампочки на люстре испускали желтый свет уверенной пятеркой. Их потоковое, не прерывающееся мерцание не завораживало, не вызывало восхищения, оно просто существовало, не задаваясь вопросами, не ища смысла бытия, не разбиваясь вдребезги от засевших в душе пережитков…

Я с досадой захлопнул записную книжку, так и не выдав ни одной гениальной мысли, хотя в период разбитого настроения частенько выходили прекрасные мотивы… Взор упал на книжную полку, которая висела так высоко, что достать до нее мог разве что я, потому она служила больше декоративным украшением, да и книги там стояли те, что и читать-то не хочется. Я залез на стул, вытащил несколько. Одна из книг оказалась шкатулкой на замке. Это то! то! – сразу же закружилось в голове метелью, вызывая ажиотаж, сбивая ритм горячего сердца…

Наверное, я запрятал ее специально, чтобы не возвращаться к прошлому. Однако, если духи сохранены, значит, в душе, когда прятал, все же рассчитывал в тайне однажды вернуться к ним, ведь иначе я избавился бы от них раз и навсегда.