Злой гений Нью-Йорка

— В настоящий момент мы тесно сотрудничаем со всеми свидетелями, которые знали жертв, и в дальнейшем сконцентрируем свое внимание именно на них, — закончил он свою речь.

— Вот только никто из этих господ, которых вы только что описали, не напоминает мне кровожадного маньяка, — заметил инспектор Моран.

— А убийца и не маньяк в привычном понимании этого слова, — парировал Вэнс. — Возможно, во всем остальном он вполне нормален. Его мозг, наверное, даже идеален во всех других отношениях, кроме этого самого отклонения.

— Но может ли шутник, наделенный таким извращенным умом, действовать безо всякого мотива? — поинтересовался инспектор.

— Мотив у него как раз имеется, и на этот раз он приобрел форму какого-то сатанинского юмора.

Беседа продолжалась недолго, и в результате было решено передать письма Епископа специалистам, чтобы те определили место нахождения пишущей машинки, которой пользовался злодей. Следовало также отыскать людей, имевших привычку прогуливаться по парку в утренние часы и, следовательно, являвшихся возможными свидетелями трагедии. Стоило допросить и почтового работника, занимающегося выемкой писем, чтобы выяснить, в какой из ящиков убийца бросал свои послания городским газетам и журналам.

Моран предложил поставить охрану в районе места преступления, чтобы фиксировать все необычные происшествия в этом районе. Полиция должна была работать вместе с прокуратурой рука об руку. Главными в этой операции, по негласному соглашению, стали Маркхэм и Хит.

Морану и О’Брайену Маркхэм пояснил:

— Я уже опросил всех в домах Диллара и Драккера по поводу убийства Робина. Что касается дела Спригга, я имел беседу о нем с профессором и Арнессоном. Завтра я нанесу визит Парди и Драккерам.

На следующий день, около десяти утра, Маркхэм и Хит встретились с Вэнсом.

— Это не может так дольше продолжаться, — возмутился прокурор после короткого приветствия. — Если кто-то знает хоть что-нибудь, я выбью из него правду. Я закручу гайки до предела — и наплевать мне на последствия!

— Да, прижмите их получше, — согласился Вэнс. — Сомневаюсь, правда, что это поможет делу. Обычный допрос ключа к головоломке не даст. Впрочем, я уже позвонил Барстеду, он разрешил нам побеседовать с миссис Драккер сегодня утром. Но я предпочел бы сначала встретиться с самим доктором: мне хочется узнать немного больше о болезни мистера Драккера. Горбунами, видите, ли, как правило, от простого падения и ушиба не становятся.

Мы тотчас отправились домой к доктору, и он сразу нас принял. Вэнс тут же перешел к делу:

— У нас есть некоторые причины полагать, доктор, что миссис Драккер и ее сын, возможно, косвенным образом связаны с убийством мистера Робина, произошедшим в доме Диллара. И прежде чем мы зададим им обоим несколько вопросов, нам хотелось бы услышать от вас кое-что о той ситуации, с которой нам придется столкнуться. Ну, в рамках того, разумеется, что вам позволит профессиональная врачебная этика.

— Вы не могли бы выразиться поточнее? — равнодушно отозвался Барстед.

— Мне рассказывали, — продолжал Вэнс, — что миссис Драккер считает себя виноватой в кифозе своего сына. Но, если я правильно понимаю, такие изменения в теле не могут произойти от физического падения.

Доктор кивнул:

— Совершенно верно. Не буду вдаваться в тонкости, скажу только, что недуг мистера Драккера является следствием туберкулеза позвоночника, встречающегося, в основном, у детей. Нередко это случается уже при рождении. Ушиб, конечно, может спровоцировать более раннее развитие болезни, так же, как и некоторые инфекции. Но было бы неверно считать, что только падение ребенка могло вызвать такую болезнь. Повторю, горб Драккера возник исключительно из-за туберкулеза позвонков. У него не наблюдается сколиоза, зато есть все признаки остита.

— Вы, разумеется, объясняли это миссис Драккер.

— И не раз. Но все безуспешно. Ее мучает чувство вины. Она считает, что ребенок пострадал из-за нее. Синдром мученицы. Миссис Драккер искренне верит в это, а потому посвятила последние сорок лет своему сыну, полностью пожертвовав собственной жизнью.

— И до какой степени распространяется ее психоневроз? — поинтересовался Вэнс.

— Трудно сказать, но этот вопрос я в любом случае не стал бы обсуждать с вами. Могу сказать одно: безусловно, она психически нездорова, и у нее искажен приоритет ценностей. Иногда дело доходило до галлюцинаций, но это я вам сообщаю строго конфиденциально! Благополучие сына стоит для нее на первом месте. Нет ничего на всем белом свете, чего она не сделала бы ради него.

— Мы ценим вашу откровенность, доктор… А не было бы логичным предположить, что ее вчерашнее состояние как раз и возникло из-за ее опасений, связанных с благополучием сына?

— Вне всяких сомнений. У нее нет ни единой мысли, ни единой эмоции, не связанной с ним. Но был ли ее нервный срыв следствием настоящего страха или вымышленного, я сказать не могу. Слишком долго она живет на границе между реальностью и фантазиями.

Повисла пауза, потом Вэнс осведомился: