Злодей. Полвека с Виктором Корчным

Переехав в Швейцарию, он некоторое время снимал квартиру в Волене и, пока не перебрался к Петре, жил один. Будучи представителем фармацевтической фирмы, она много ездила по Швейцарии и, чтобы не терять время, частенько прослушивала в пути курсы французского. Виктор наговорил для Петры кассету и положил ее в бардачок машины, полагая, что рано или поздно кассета будет обнаружена.

Вот маленький кусочек из обличительной речи Корчного:

«У меня было впечатление, что телефон в той квартире прослушивался вами. Чтобы такую прослушку производить, нужно было полицейское разрешение. Крайне интересно также, что все мужчины, с которыми у вас были отношения, – иностранцы. Вы были замужем за голландцем, потом вы пытались войти в отношения с Солженицыным, потом появился я. Делали ли вы это по собственной инициативе или по указанию властей, я не знаю, но думаю об этом. Думаю об этом уже годами. И избегаю разговаривать по телефону и вообще вести какие-либо серьезные разговоры в доме, где я нахожусь. Я в собственном доме – на осадном положении! Вы контролируете не только мои налоги, но фактически и всю мою жизнь».

Когда Виктор наговаривал эту пленку, они уже долгое время жили вместе, но официально женаты не были. Неизвестно, как отреагировала Петра на этот монолог и прослушала ли она его вообще, но при выяснении отношений нередко важно, за кем будет последнее слово. Последнее слово осталось за ней, и через пару лет брак был благополучно заключен.

Старинная русская пословица «век с мужем живи, а голу жопу не кажи» не имеет никакого отношения к сексуальности или чрезмерной стыдливости. Народная мудрость гласит о том, что в отношениях даже с очень близким человеком надо всё равно что-то, пусть и совсем немногое, оставлять себе. Какая-то тайна, хоть крошечная, должна оставаться, нельзя рассказывать всё-всё, можно иногда о чем-то и умолчать. Думаю, что у Виктора Корчного в глубине души существовало немало таких потайных норок, куда не было доступа никому.

Его будущему биографу предстоит нелегкая задача описания жизни человека резкого, импульсивного, противоречивого и непредсказуемого. Более того: если бы психиатрия нашего времени не отводила огромное поле для самых различных типов поведения индивидуума, можно было бы задуматься и о других определениях.

Ян Тимман, например, отдавая должное Корчному-шахматисту, тоже приводит примеры его невероятной подозрительности. В его рассказе где-то даже проскальзывает слово «параноидальный». Определение, что и говорить, сильное, но симптоматично, что так думал о Корчном не только Ян. Что-то не давало покоя и самому Виктору.

Позвонил мне в августе 2002 года, чтобы сообщить:

– Только что был в Стокгольме и встречался с врачом, который работал на межзональном 62-го года. Сорок лет спустя, так сказать. Разговорились. Он напомнил мне, что уже тогда заметил: Фишер не выглядит вполне нормальным человеком. «А я, я?» – спросил я у него тогда. «Нет, ну что вы, – ответил доктор, – вы вполне нормальны…»

Но, несмотря на извечную подозрительность, порой был крайне доверчив. Контакта с ним искали люди, тоже по тем или иным причинам покинувшие Советский Союз. Среди них попадались всякие личности, и не только высланные из страны диссиденты или уехавшие на Запад писатели и художники. Был и «крупный парапсихолог», срочно выписанный им из Израиля в Багио и неделю спустя отправленный обратно, и откровенные мафиози, которые, обещав помочь с выездом семьи, «развели» его на кругленькую сумму, и многие другие. Его легко можно было обвести вокруг пальца откровенной лестью или тем, что на молодежном сленге называется «понтами».

«Золотая Сибирь»

Всю жизнь он верил в парапсихологов, экстрасенсов, магов. Верил в телепатию, в чудодейственные таблетки, всевозможные настои, отвары и вытяжки. Был, как сказали бы врачи-психиатры, очень восприимчив к суггестии, а попросту – человеком, легко подверженным внушению.

На матче с Талем (1968), где я был секундантом его соперника, требовал, чтобы доктор Гейхман, приехавший с Мишей, не сидел в первых рядах; он чувствует: доктор – гипнотизер. Когда его стали увещевать, Корчной только огрызнулся: «Почему я должен молчать, если это правда?» Таль, согласный, как обычно, на всё, только пожал плечами – ну, если Виктору так хочется…