А вот поэзию любил и порой цитировал (бывало и за анализом) рифмованные строки, а то и целые стихотворения. Помню его в Зеленогорске, с чувством декламирующего: «Мистер Твистер, бывший министр, мистер Твистер, миллионер, владелец заводов, газет, пароходов, едет туристом в СССР», – и смешливые искорки бегали в его глазах.
Тогда же однажды сказал ему за анализом:
– Это, кажется, идея мастера Неведничего. Он, кстати, недавно женился на шахматистке по фамилии Лизунова. Вероятно, он на ней и женился потому, что она была Лизунова.
Реакция Виктора была мгновенной:
– Но с тем же успехом он мог бы жениться и на Сосонко!
В другой раз воскликнул:
– Вот Маяковский писал: «У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока!»
Засмеялся и задиристо продолжал:
– А ведь и у шведских – собственная гордость! И у немецких! И у английских!..
Позвонил однажды:
– Я вот в последнем журнале
Не помню его ругающимся, разве что, осерчав, мог назвать кого-нибудь мудаком. Но чтобы матерная тирада или нечто просто для связки слов – нет, такого не помню.
Одно из воспоминаний последнего периода: февраль 2010 года, командный чемпионат Голландии. Играем на выезде, времени для разговоров в клубном автобусике достаточно. Рассказывает:
– Сейчас читаю книгу Аксенова о Москве шестидесятых. Нравится, но язык тех годов, да и выраженьица…
Жалуется:
– Что-то одышка замучила в последнее время… Даже не когда по лестнице поднимаюсь, но когда просто иду, а иногда даже, когда лежу. Одышка! С чего бы это? Раньше такого никогда не было.
– А что врачи говорят? Что-нибудь прописали?
– Нет, никаких медикаментов не принимаю, как же с таблетками в шахматы можно играть?..
– А вот сын Нейштадта, когда отец на здоровье жалуется, говорит: «Знаешь, папа, все болезни делятся на две категории – х…я и п…ц». А он доктор, он знает. «Так вот, папа, у тебя, судя по симптомам, – х…я». Такой вот диагноз. А Нейштадту ведь под девяносто!
Прыскал с призвуком:
– Кхе-х… Кхе-х… Вот и Аксенов в своей книге те же слова, что и вы, употребляет, да и сын мой – Игорь… А то знаете, что он мне давеча продекламировал? «Дон Джузеппе, кузнец из Италии, поливал кипятком гениталии. Поливал кипятком, молотил молотком. Тяжело жить рабочим в Италии!» Кхе-х… Кхе-х… Вот ему книжку аксеновскую и подарю…
Сам тоже знал множество частушек, мог под настроение или в подпитии исполнить парочку, но приводить их не стану. Разве что одну, слышанную еще в Зеленогорске: «Приятно с Полей полежать, обняться с Полей, Полю сжать. Потом вогнать полметра в Полю, а после выгнать к “Метрополю”».
Много лет спустя позвонил и едва ли не торжествующе спросил, знаю ли я перепев той частушки, придуманный кем-то во время матча в Багио. Сказал, что знаю, но он всё равно продекламировал с чувством: «Приятно с Полей полежать, обняться с Полей, Полю сжать. Но Поли нет, есть только Петра, придется ей вогнать полметра!»
Наверное, эти частушки не следовало бы включать в книгу, но не будем делать их достоянием широкой публики, пусть это останется между нами, шахматистами.
Репутацией непримиримого бойца и ненавистника ничьих очень гордился и с удовольствием вспоминал посвященное ему четверостишие, вместе с дружеским шаржем на него висевшее в гроссмейстерской комнате ЦШК на Гоголевском бульваре Москвы (и, разумеется, снятое сразу после ухода Корчного на Запад):
Помнил и другое, хотя почему-то считал более слабым:
Однажды, когда я был в Волене, сказал, что тренирует память, – и неожиданно начал читать наизусть стихотворение Бродского «На смерть Жукова». Удивился несказанно, когда я, вклинившись в его паузу, дочитал до конца:
– Петра, – вскричал он, подозрительно взглянув на меня, – да Генна всё знает!.. Одного не пойму, зачем Бродский приплел здесь какого-то снегиря. При чем здесь снегирь? Чушь какая-то!