На Гыданском полуострове много оленей. Каждому работнику рыбозавода разрешается держать по семьдесят голов основного стада. Кроме этого полагаются олени на каждого члена семьи. Предположим, что половина этого стада — важенки. Тогда каждый год прибавляется десятка по три новых животных. А двадцать оленей стоят столько же, сколько наш лучший автомобиль. Поэтому олени — это как деньги в банке, который выплачивает пятьдесят процентов годовых. У некоторых здешних ненцев имеются такие счета, которые иным западным предпринимателям не снились. Олени на Гыдане — это все. Можно сказать, что олени — это не только мясо, но и рыба. Здесь рыбачат на оленях. Летом рыбаки остаются на своих участках в самых рыбных местах и образуют неводные бригады. Их олешков собирают в стада, и особые пастухи уходят с ними на север, к побережью. Осенью рыбаки снимаются со своих мест и расходятся на оленях по тундре, на озера и речки, где рыба хорошо ловится зимой. Начинается подледный лов. Подо льдом успешно ловить рыбу на одном месте очень трудно. К тому же и лучшие места лова часто бывают далеко от тальниковых мест, от топлива, без которого человеку жить нельзя. Олень тоже на одном месте долго стоять не может. Надо передвигаться, надо кочевать. Вот поэтому в добыче рыбы не менее половины оленьего труда. Олень на Гыдане — это все.
По лицу Юси я видел, что он не особенно доволен вторжением Алю.
— Чего так делал? — ворчал тихонько старик, — Теперь совсем работы много будет — его двести оленей ловить.
Олени гостя перемешались с оленями хозяина основательно. Почти повсеместно рядом с животным, меченным тамгой Юси, можно было видеть оленя с тамгой Алю. Оленей здесь, как и в других местах Крайнего Севера, или на Северах, как тут принято говорить, метят прямо по шерсти. Как только теленок рождается, каждый хозяин делает метки на его ушах — один, два, три надреза, разной формы проколы. Когда олень вырастает, то прямо на боку или на крупе ему ставят ножом тамгу — наследственный знак собственности. Тамги обычно простые по начертанию, состоят из прямых линий. Осторожно, чтобы не поранить оленю кожу, подрезают волос. Такой знак далеко виден. Тамгу подновляют несколько раз в год. Некоторые хозяева не метят своих оленей, если постоянно живут с родными и вместе с ними владеют оленями. Тамгу ставят только тогда, когда гонят оленей на забой, где они могут смешаться с чужими. Алю переметил оленей бесспорно перед самым путешествием.
— Пойдем смотреть, куда завтра каслать будем, — предлагает Юси.
В самом деле, пора уже покидать это пастбище. Сети снимать рано, а уходить отсюда уже пора. Можно перекаслать, а за сетями потом вернуться.
Юси поехал вперед, мы — за ним.
Сбоку замаячили в неверном, блеклом свете какие-то темные пятна.
— Что это? — крикнул я Юси.
Тот остановил оленей и встал с нарты, всматриваясь в ту сторону.
— Хальмер (могилы), — наконец ответил он, как мне показалось, неохотно.
— Пойду посмотрю, — сказал я и стал разворачивать упряжку.
— Эбэй, — всполошился Алю, — Оленей-то зачем с собой берешь?
— А что, нельзя разве? — спросил я.
Алю засмеялся:
— Лучше один иди.
— Ладно, — согласился я, зная, что в этом деликатном вопросе со стариками лучше не спорить.
У ненцев есть несколько типов захоронений. На Гыдане я видел только один, когда покойника кладут на землю и накрывают его специальным ящиком. В головах устанавливается арка — три рейки, прибитые к краям ящика. Старикам кладут рядом их личные вещи.
В этом месте было сразу шесть хальмеров. Это тоже традиция — хоронить группу родственников в одном месте.
Старики сидели на своих нартах и глядели, как я иду.
— Ничего не трогал? — спросил подозрительно Алю.
— Ничего не трогал? — переспросил Юси.
— А что было бы, если бы я потрогал?
— Лучше не спрашивай, если зуба медведя не носишь, — наставлял Алю.
— А зачем зуб медведя?
— Покойники только медведей боятся. Медведь всегда их хальмеры ломает, не боится. Поэтому наши люди всегда на поясе медвежий зуб носят.
Алю показал на свой ремень.
Это верно, что медведи часто разоряют захоронения.
— А как покойник мне что-то сделать может? — продолжал я.
— Теперь вот слушай, как быть может, — вмешался Юси, — теперь я тебе расскажу.