Зимний маршрут по Гыдану

Затем началось главное. Два шеста связали у вершины веревкой. Получился огромный циркуль. Его поставили по сторонам печи. Это особенные шесты. Они имеют свое имя — мокода. Их ставят первыми. Затем было установлено сразу четыре шеста, целая группа. Получилась трехгранная пирамида. Другая группа шестов была поставлена у будущего входа с правой стороны. Они тоже имеют особое название — куни. Прямо против них с левой стороны от задней стенки чума точно такая же группа. Пирамида стала четырехгранной.

Теперь к этой конструкции можно присоединить и отопительное устройство. Вверх выдвигается печная труба. Она состоит из нескольких колен и выдвигается, как телескоп к звездам. Труба наверху зажимается шестами. После этого дело идет еще быстрее. Слева от входа ставится несколько шестов под названием синтада и симметричные им — сзади. Потом приставляются шесты, образующие вход, — нюны, простые шесты — нгу и особый шест — симсаза, за который привязывают поперечины, соединенные с шестами у входа. Раньше этот шест считался священным. Наверху его вырезали изображение священной птицы Минлей. К этому шесту привязывали идолов. К нему вообще относились с почтением.

На этом сооружение каркаса и заканчивалось. Оставалось его покрыть нюками — меховыми полотнищами. Нюки накладывают как черепицу, так, чтобы верхние находили на нижние. Обертывают шкурами треть чума снизу и на эти нюки накладывают верхнюю часть. Все обматывают ремнем, чтобы крепко держалось. Внизу нюки получше, вверху — похуже. Вверху нюки прогорают, и поэтому они постоянно «кочуют» снизу вверх по каркасу, как их хозяева по тундре.

Все. Чум поставлен. По точному хронометражу, с того момента, как Юси бросил хорей, до того времени, когда он, кряхтя, залез в свой дом, прошло полчаса. Старуха ставила чум одна. Если бы ставили две женщины, то потребовалось бы минут двадцать.

— Однако с дочерью бы быстрей поставила, — вздохнула супруга Юси.

— Двум бабам надо всегда за один шест хвататься, — язвительно заметил Юси, — а то одна не знает, каким концом его кверху ставить.

В его словах ясно чувствовался намек на нерасторопность супруги. Это было несправедливо.

Старуха Юси отвязала от нарты ведро, как мне показалось с замерзшей водой, и зашвырнула его в чум. Затем она мигом нарубила тальниковых веток, которые тоже были привезены со старого стойбища. Через минуту печь гудела вовсю.

Я тем временем решил помочь нашей хозяйке и освободить ведро от ледяной глыбы. Глыбина в ведре подтаяла со всех сторон. Старуха Юси все время поворачивала ведро разными сторонами к огню. Когда она на время отвлеклась приготовлением строганины, я решил вынести ведро и освободить его ото льда.

— Чего делать хочешь? — спросила меня подозрительно старуха, когда я направился к выходу.

— Пойду вынесу.

— Зачем?

— Лед выну, ведро освобожу.

Старуха задумалась на время, а потом произнесла назидательно:

— Никогда не берись за женскую работу.

Свои слова она немедленно проиллюстрировала делом. Она перевернула ведро, стукнула по его дну, и на расстеленной клеенке оказался усеченный конус. Так дети пекут куличики из песка. Этот кулич был ледяной, вернее, из ухи. Еще загодя была сварена уха и заморожена в ведре. Теперь оставалось только отколоть нужный кусок и разогреть в кастрюльке. Первое блюдо, таким образом, поспевало почти одновременно с чаем. Чай кипятился изо льда, и уха тоже изо льда.

Старуха Юси рубанула топором по конусу, покидала куски твердого варева в миску, смела крошки собакам и сунула миску прямо в печь.

Уха была готова все же раньше чая.

Здесь, на Гыдане, погода удивительно изменчива. Когда ка-слали (кочевали) на это стойбище, было тихо, почти безветренно, мороз сухой и не сильный. Теперь же, к вечеру, стало задувать. Ветер сначала подул слегка. Он налетал порывами с северо-запада. Потом стал заходить по часовой стрелке, непрерывно усиливаясь. Вскоре он дул ровно и мощно, незначительно меняя силу. Наш чум стал разительно напоминать парусное судно. Тот, кто ходил под парусами, знает мелодию свежей штормовой погоды. Когда задремлешь в чуме, то кажется, что плывешь. Шесты поскрипывают при каждом порыве ветра совершенно так же, как скрипят реи. Подобно шкоторине паруса барабанит какая-нибудь «чумовая» снасть, и изредка заполощет нюк, прикрывающий вход.

Постоянно приходится слышать рассуждения о том, что чум — устарелое жилище. Нет слов, чум древен, его не свяжешь со стремительным прогрессом. Однако пока еще не создано другое жилище, которое так же идеально подходило бы для подвижного образа жизни, как чум.