— Послушай, Гуннар, — сказал младший Гьюкинг, — только что из страны гуннов приехал путник. Он рассказал, что король Атли-Аттованд хочет выдать замуж свою сестру, которая по слухам, так прекрасна, что ни одна красавица не может с ней сравниться. Но она дала богам клятву, что мужем ее будет самый смелый человек на земле, и окружила свой замок стеной из огня. Тот, кто сумеет туда пробраться, станет шурином короля Атли-Аттованда.
— Вот бы тебе к ней посвататься, Гунтер, — заметил Гутторн с хитрой усмешкой. — Ведь ты, наверное, не побоишься пройти через пламя.
— Скажите лучше, как зовут эту красавицу? — взволнованно спросил Гунтер, вспоминая о прошедших временах, когда Зигфрид рассказывал ему о какой-то девушке, сестре короля Аттованда, на которой он собирался жениться.
— Ее зовут Брунхильд, — отвечал Гутторн, искоса поглядывая на Зигфрида.
— Брунхильд? — повторил молодой Вольсунг, невольно вздрогнув. — Мне знакомо это имя, но я не могу припомнить, где я его слышал.
Гунтер опустил голову, но вдруг неожиданная радостная улыбка озарения появилась на его лице:
— Где ты его раньше слышал, теперь мы с тобой — братья, Вольная птица, и тебе придется слышать это имя гораздо чаще! — засмеялся Гунтер. — Я твердо решил жениться на этой недоступной деве, Зигфрид! И для этого пройду хотя бы сквозь три огненные стены. Не поедешь ли ты со мной вместе к Атли?
— Охотно! — воскликнул Зигфрид. — Я очень хотел бы побывать у этого могущественнейшего короля и еще больше хочу, чтобы ты добился руки Брунхильд. Когда ты хочешь ехать?
— Завтра же, — сказал Гунтер, вставая. — Надо торопиться, чтобы нас кто-нибудь не опередил.
— Разрешите и мне вам сопутствовать, — попросил Гутторн. — Я тоже хочу побывать у Атли, а Хогни будет тем временем охранять замок.
— Хорошо, — промолвил молодой король, который хотя и не любил Гутторна, не хотел его обидеть. — Я согласен и оставлю в замке одного Хогни-Гернота. А теперь прощайте, я иду собираться в дорогу.
«Брунхильд, — снова и снова повторял про себя Зигфрид, — Брунхильд… Мне очень кажется, что я забыл что-то очень важное, но что, не могу припомнить».
Где-то рядом запела птица:
АСГАРД
Большая луна плыла вдоль разорванных облак.
То здесь, то там вставали возвышения, поросшие молодыми березками.
Виднелись лысые холмы, усеянные пнями.
Иногда попадались сосны, прижимавшиеся друг к другу в одинокой кучке.
Дул крепкий вечер, и деревья махали длинными ветками.
Зигфрид сидел у ручья и говорил:
«Как?.. Еще живо?.. Еще не уснуло?»
«Усни, усни… О, разорванное сердце!»
И ему в ответ раздавался насмешливый хохот: «Усни… Ха, ха… Усни… Ха, ха, ха…»
Это был грохот великана. Над ручьем он увидел его огромную тень…
И когда он в испуге поднял глаза к шумящим, мятежным вершинам, из сосновых вершин глядел на него глаз великана.
Зигфрид сидел у ручья и говорил:
«Долго ли, долго?..»
И ему в ответ раздался насмешливый хохот.
Это был грохот великана. Над ручьем стояла его огромная тень…
И когда он в испуге поднял глаза к шумящим вершинам, меж сосновых вершин кривилось лицо великана…
Великан скалил белые зубы и хохотал, хохотал до упаду…
Тогда Зигфрид весь согнулся и сказал:
«О я, молодой глупец! О ты, вечное птичье безвременье!»
…Но тут выпрыгнул из чащи его знакомец, великан. Подбоченясь, он глумился над ним…
Свистел в кулак и щелкал пальцами перед его носом.
И Зигмунд пошел отсюда прочь…
Большая луна плыла вдоль разорванных облак…
Ему показалось, что эта ночь продолжается века и что впереди лежат тысячелетия…
Многое ему мерещилось. О многом он впервые узнал…
Впереди перед ним на туманном горизонте угрюмый гигант играл с синими тучами.
Он подымал синий комок тучи, мерцающий серебряными громами.
Он напрягал мускулы и рычал, точно зверь…
Его безумные очи слепила серебряная молния.
Бледнокаменное лицо полыхало и мерцало от внезапных вспышек и взрывов…
Так он поднимал клочки синих туч, укрывшихся у его ног…
Он рвал и разбрасывал вокруг себя тучи, и уста его слагали грозные песни…
И видя усилие титана, Зигфрид бессмысленно заревел.
И вот великан поднял на могучие плечи всю синюю тучу и пошел с синей тучей вдоль широкого горизонта…
Но вот надорвался и рухнул угрюмый титан, и бледнокаменное лицо его, полыхающее в молниях, в последний раз показалось в разрыве туч…
Больше Зигфрид ничего не узнал о рухнувшем гиганте… Его раздавили синие тучи…
И когда он заплакал и зарыдал о раздавленном гиганте, утирая кулаками слезы, ему шептали ветреной ночью: «Это сны… Только сны…»