Жуков

Видя его постоянную занятость, стремление узнать что-то новое, нелюбовь к пассивному отдыху, мы в семье все постоянно чему-то учились — языку, музыке, ездить верхом, управлять автомобилем, печатать на машинке, шить, готовить и т. д. Папа говорил, что в жизни все может пригодиться, и любил на конкретном примере показать, как это может быть.

Не всегда все у нас шло гладко, не все одинаково увлекало и удавалось. Так, еще в годы войны папа подарил мне аккордеон и предложил научиться на нем играть. Честно скажу, мне не очень-то нравился этот инструмент, хотя в те годы увлечение им было просто повальным. Но огорчить я его не могла и, худо ли бедно, овладела несколькими русскими мелодиями, а также шульженковским «Синим платочком». Тем более что ему доставляло удовольствие, когда мы играли вместе — он на баяне, а я на аккордеоне».

Письма Георгия Константиновича, относящиеся как раз к октябрю 1943 года, проливают свет на внутренний мир полководца, приводившего в трепет германский генералитет, этих наглых, спесивых, тупых «европейцев», приведших на нашу землю орды низких убийц.

5 октября он пишет Александре Диевне:

«Здравствуй, Шурик! Шлю тебе привет и крепко тебя целую. Обними и крепко поцелуй Эрочку и Эллочку…

Посылаю семечек. Делать вам все равно нечего, хоть будете их грызть.

Посылаю обратно теплую кофточку, она очень кусачая, и ее носить совершенно невозможно, она колет как колючая проволока. Пусть лучше получат мягкий свитер.

Дела у нас по-прежнему неплохие. Сидим на Днепре. Немцы хотят во что бы то ни стало удержаться на Днепре. Но, видимо, это им не удастся. Я по-прежнему езжу по армиям, в вагоне не могу — характер, видимо, такой, больше тянет в поле, к войскам, там я как рыба в воде.

Здоровье неплохое. Плохо слышу. Надо бы опять полечить ухо, да вот пока не могу организовать. Иногда немного побаливает голова и нога. Ну вот пока все, что хотел тебе написать.

Желаю тебе и ребятам здоровья. Крепко, крепко всех вас целую».

Еще письмо Александре Диевне от 23 октября: «Здравствуй, мой милый Шурик! Шлю тебе свой привет и крепко целую. Шлю привет Эрочке и Эллочке, поцелуй их за меня.

Письмо твое я получил, за которое шлю тебе дополнительно пару горячих поцелуев. Получил посылку с бельем. До упаду я смеялся на ночную рубаху. В этой рубахе я похож на Матрену или Акулину.

Дела у нас на фронте сейчас идут хорошо. Правда, на некоторых участках происходит заминка, но это, пожалуй, неизбежно после такого продвижения. Хотелось скорее покончить с Киевом и тогда бы приехать в Москву, но вот пока досадная задержка.

Здоровье по-прежнему то хорошее, то хуже. Сейчас что-то опять ноет нога. Хочу приехать в Москву подлечиться. Слышимость уха по-прежнему — шумы пока еще не прошли, — видимо, к старости (Георгию Константиновичу было 46 лет! — Авт.) все лезет наружу.

Если дела пойдут, думаю, дней через 8 быть в Москве, если разрешит Хозяин (Сталин). Ну вот, кажется, все. А ты говоришь, я не пишу. Видишь, сколько нацарапал. Еще раз крепко тебя и ребяток целую. Желаю всем вам всего хорошего».

Краткие весточки маршала-солдата с войны домой. Рука не поднимается комментировать эти немногие дошедшие до нас строки, между которыми проступает бесконечная усталость — война высасывала все силы без остатка.

* * *

Как ни злобствовали немцы, сколько ни положили солдат в атаках, а наши плацдармы за месяц с небольшим приняли достаточно войск и боевой техники для возобновления сражения на Украине, теперь Правобережной. Подчиненные Жукову фронты с 20 октября стали именоваться 1-й Украинский (бывший Воронежский) Ватутина и 2-й Украинский (бывший Степной) Конева.

Внимательно анализируя действия противника, Жуков пришел к выводу, что продолжение наступления на Киев, первоначально намеченного с букринского плацдарма, что южнее города, малоперспективно. Наши войска трижды пытались атаковать, по безуспешно. Немцы, примеряя обстановку на себя, явно ожидали удара здесь, собрав против плацдарма крупную группировку. В решимости врагу отказать было нельзя, наша разведка сообщила: Гитлер снова побывал в штабе группы армий «Юг» и потребовал «драться за Днепр до последнего человека и любой ценой удержать его за собой».

Жуков доложил и обосновал в Москве изменение плана — операцию по освобождению Киева начать с плацдарма севернее города. 26 октября Ставка утвердила рекомендации Жукова и дала указание 1-му Украинскому фронту перенести основные усилия фронта на лютежский плацдарм, а это значило, что танковую армию и артиллерийский корпус прорыва пришлось вывести с букринского плацдарма и перебросить почти на 200 километров на лютежский плацдарм севернее Киева. Отсюда Жуков и командование фронта и наметили удар для освобождения столицы Украины. Перегруппировка прошла блестяще, буквально под носом у врага. Различные меры маскировки дали прекрасные результаты — враг со дня на день ожидал нашего рывка с букринского плацдарма, а гроза над немцами собралась много севернее.