Жизнь взаймы

Неделю Лилиан пролежала в постели, не выходя из своего номера. Окна оставались постоянно открытыми, потому что на улице уже было тепло. Она ничего не сообщила Клерфэ о своей болезни. Ей не хотелось предстать перед ним больной. Да и видеть его у своей постели она тоже не хотела. Это было сугубо её личное дело и касалось только её одной. Целыми днями она спала или лежала в полудреме и до поздней ночи слышала резкие крики гондольеров и стук их лодок, причаливавших у набережной Рива дельи Скьявони. Время от времени к ней приходил врач, иногда заглядывал и Марио. Она считала, что с ней не случилось ничего страшного, просто было небольшое кровотечение, и врач относился к ней с пониманием, а Марио приносил цветы и рассказывал, как тяжело ему приходится жить с пожилыми дамами. Он мечтал найти когда-нибудь молодую богачку, которая могла бы понимать его. Но речь не шла о Лилиан. Он сразу же увидел её насквозь и понял, кто она такая, и что она — не для него. С ней он был полностью откровенным и разговаривал с ней, будто был её собратом по ремеслу. — Ты живешь смертью, как и я — женщинами, которые боятся, что их дни сочтены, — со смехом заявил он. — Или говоря иначе: ты сама боишься, что твоя жизнь кончена, но твой жиголо — это твой смертный час. Разница только в том, что он всегда остается верен тебе. Зато ты обманываешь его, как тебе вздумается.

Лилиан слушала, и его слова забавляли её. — У нас у всех один и тот же жиголо — смерть. Только большинство не догадывается об этом, — ответила она. — А что будет с тобой потом, Марио? Женишься на одной из твоих молодящихся подруг?

Марио со всей серьёзностью покачал головой. — Я коплю. Когда через пару лет соберу достаточно денег, открою небольшой уютный бар, вроде «Harry's»[27]. В Падуе у меня — невеста, восхитительно готовит. А какую феттучини![28] Как ты любишь! — Марио поцеловал кончики пальцев. — Придешь к нам с твоими друзьями?

— Приду, — ответила Лилиан, тронутая деликатностью, с которой он пытался утешить её, давая понять, что она проживёт ещё очень долго, по крайней мере, до открытия его бара. Впрочем, разве и сама она не верила втайне в маленькое чудо, лично для неё? Разве она не верила, что ей может пойти на пользу именно то, против чего её предостерегали? «Когда-то я считала себя чуть ли не сентиментальной актрисой на первых ролях, молодой героиней, — думала она, — полной ребяческой веры в то, что некое божество спасет меня в безвыходной ситуации, всего лишь добродушно поддав мне шлепок». Глядя на лицо Марио на фоне окна, залитого ярким солнечным светом, похожим на свечение розового кварца, Лилиан вспомнила слова одного английского гонщика, услышанные ею в Сицилии: он утверждал, что романские народы лишены чувства юмора. «Но ведь он им не нужен, — подумала она. — Для них такой способ преодоления жизненных тягот — давно пройденный этап. Юмор — это расцвет цивилизованного варварства; еще в восемнадцатом веке люди его почти не знали, зато они понимали толк в куртуазности, попросту игнорируя все то, чего не могла преодолеть та эпоха. Во времена французской революции приговоренные к смерти шли на эшафот, сохраняя изысканные манеры; они вовсе не смеялись, а шествовали, будто направляясь к королевскому двору.

Однажды Марио принёс ей четки, освещенные Папой, и расписную венецианскую шкатулку для писем.

— А мне тебе нечего подарить, Марио, — сказала она.

— Да мне не нужны подарки. Ведь это так здорово, когда можешь что-то сам подарить, а не вынужден жить за счет дареного.

— Вынужден?

— Занятие моё такое прибыльное, что грех отказываться. Но даётся мне это нелегко. Работа, одним словом. Мне так приятно, что ты от меня ничего не хочешь.

Человек, которого Лилиан увидела в холле отеля, когда Марио привёз её туда, был никто иной, как виконт де Пэстр. Он узнал её и на следующий же день начал посылать ей цветы.

— Почему вы здесь, в этом отеле? — спросил он Лилиан, когда она наконец позвонила ему.

— Мне просто нравятся отели. А вы что, хотите упечь меня в клинику?

— Вовсе нет. Клиника — это когда нужна операция. Я их терпеть не могу также, как и вы. Но ведь это может быть и домик с садом, где-нибудь на берегу тихого канала.

— А у вас тут есть такой? Как ваша квартирка в Париже?

— Было бы несложно подыскать что-то подходящее.

— И у вас уже есть такой дом на примете?

— Есть, — ответил де Пэстр.

Лилиан рассмеялась. — У вас везде есть квартиры, а мне они нигде не нужны. Кому из нас легче с ними расставаться? Лучше пригласите меня куда-нибудь в ресторан.

— А вам можно вставать?

— В общем-то — нет, но ведь это привнесёт дополнительный дух приключения, не так ли?

«Дух приключения, — подумала она, спускаясь в холл. — Тот, кто часто ускользает от смерти, также часто рождается заново, причем каждый раз с чувством глубокой благодарности, если только удается избавиться от иллюзии, что у человека есть право на жизнь».