Жизнь взаймы

К ним быстро подлетел один из механиков. В этот момент рев моторов снова усилился. — Синьорина. — тренер развел руками и посмотрел на шоссе. — Я должен.

— Он погиб? — спросила Лилиан.

— Нет, нет! Без сознания. Врачи. К сожалению, я должен. Синьорина.

Босс выхватил из ящика какой-то щиток и сломя голову бросился подавать сигналы. Лилиан слышала его крик: «О, Мадонна, Мадонна, почему это случилось именно со мной, проклятое масло, будь проклято это масло!» Он показал кому-то из гонщиков щиток, другому помахал, поднял руку и остался стоять, пристально вглядываясь в полосу шоссе и не желая возвращаться, хотя все машины уже были далеко.

Лилиан медленно повернулась и собралась уходить. — Мы пойдём к нему… после гонок, синьора, — прошептал один из механиков. — Сразу же после гонок!

Когда Лилиан ехала в больницу, над городом черным колпаком продолжал висеть рёв моторов. Ей удалось найти всего одного свободного извозчика с коляской, разукрашенной флажками, цветными лентами, а на голову лошади была надета соломенная шляпа. — Поездка будет дольше обычного, мадмуазель, — объяснил ей извозчик. — Нам придется ехать в объезд. Улицы закрыты. Гонки, понимаете ли.

Лилиан кивнула ему в ответ. Она сидела, словно окутанная болью, да это и не была настоящая боль, а притупленное мучительное состояние, будто смягченное принятым обезболивающим. Всё в ней отказывалось подчиняться, только слух и зрение продолжали действовать, воспринимая шум моторов и замечая машины, причем отчетливо, даже слишком отчетливо, так что она едва могла их выносить. Извозчик непрестанно болтал и хотел показать ей места, откуда лучшие всего были видны гонки. Она не слушала его; ей был слышен только шум моторов. Какой-то мужчина попытался остановить их коляску и заговорить с ней. Она не могла понять его слов, и попросила извозчика остановиться. Лилиан подумала, что этот человек скажет ей что-то новое о Клерфэ. Но мужчина, итальянец в белом костюме, с полоской тонких черных усиков, хотел пригласить её отужинать с ним. — Что? — спросила она, не поняв толком вопроса. — И больше ничего?

Мужчина рассмеялся. — Ужин может быть с продолжением. Всё зависит от вас.

Лилиан не стала ему отвечать. Она больше не видела перед собой этого мужчину. Её глаза просто не воспринимали его. Ведь он ничего не знал о Клерфэ. — Поехали! — велела она извозчику. — Быстрей!

— У таких кавалеров нет ни гроша за душой, — заметил извозчик. — Вы были правы, что отвадили его. Кто знает, может быть, вам пришлось бы ещё заплатить и за ужин. Пожилые в этом деле надёжнее.

— Побыстрей! — попросила Лилиан.

— Постараюсь!

Прошла целая вечность, прежде чем они остановились перед больницей. За это время Лилиан успела дать себе огромное количество обетов и была убеждена, что выполнит их. Она поклялась не уезжать, остаться и выйти замуж за Клерфэ, только бы он не умер! Она давала эти обеты, будто кидала камни в пруд, не раздумывая.

— Господин Клерфэ в операционной, — сказала сестра в приемном отделении.

— Не скажете, что с ним?

— Очень сожалею. Вы жена месье Клерфэ?

— Нет.

— Родственница?

— Какое отношение это имеет к его состоянию?

— Никакого, мадемуазель. Просто я уверена, что после операции к нему допустят только ближайших родственников, всего на минутку.

Лилиан уставилась на сестру. Может, стоило сказать, что они с Клерфэ помолвлены? Хотя всё это такая ерунда! — Его будут оперировать? — спросила она.

— Видимо. Иначе бы он не оказался в операционной.

«Эта одна из тех, кто меня терпеть не могут», — подумала Лилиан растерянно. У неё был большой опыт общения с больничными сестрами.

— Подождать хоть можно? — спросила она.

Сестра показала на скамейку. — А комнаты для посетителей у вас есть? — спросила Лилиан.

Сестра указала на дверь. Лилиан вошла в комнату, в которой стояли чахлые растения, вперемежку лежали старые журналы, а мухи жужжали вокруг ленты-липучки, свисавшей с потолка над столом. Шум моторов доносился даже сюда, приглушенный как далекая неистовая барабанная дробь, но всё-таки был слышен и здесь.

Время стало липким, как та лента-липучка, на которой медленной мучительной смертью умирали мухи. Лилиан смотрела на истрепанные журналы, открывала и снова закрывала их, пробовала читать, но не могла, потом она вставала, шла к окну и снова садилась. Комната была пропитана запахом страха, всего того страха, который здесь исходил от людей. Лилиан попробовала открыть окно, но тут же закрыла его, потому что рёв моторов тут же с силой ворвался в комнату. Немного погодя в комнату вошла женщина с ребенком. Малыш начал кричать, но женщина расстегнула блузку и дала ему грудь. Ребёнок зачмокал и уснул. Женщина застенчиво улыбнулась Лилиан и застегнула блузку.