Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

— Значится, хороший писатель был, народ понимал. Каторгу поехал смотреть на край земли… Силен, бродяга! — припечатал капитан. — «Му-му» это он, что ль, написал?

Выпили за Чехова, молча, не чокаясь. Интеллигенция-ученые и работяги моряки спорили друг с другом до хрипоты, как жить дальше. У каждого была своя правда. Нашли и главного виновного в местных неурядицах. Виновник, как оказалось, тот же самый, что и на всей территории СССР: советская система. Надо менять… Я тоже тогда была в этом уверена. Потому что еще не знала, что дело не в системе, а в нас самих. «Стяжи дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся…»

Материала на сценарий было более чем достаточно. Оставалось только в художественной форме соединить все увиденное и услышанное, привязать к производственному конфликту отношения главных героев, показать в системе борьбу добра со злом, ударить, так сказать, в набат…

Двухмесячная стажировка подошла к концу. И вот уже Ирина Васильевна с Асей на вокзале провожали меня в обратный путь. Расставаться было щемяще грустно…

— Если бы не вы!.. — всхлипывала я, стоя на подножке.

— Если бы не Бог, Натуля… — улыбалась Ирина Васильевна. — Все будет хорошо. Даже если будет плохо. Запомни это на всю жизнь! Ты молодчина, что взяла билет на поезд. Что самолет? Несколько часов в облаках, а тут ты увидишь нашу Россию от Москвы до самых до окраин…

Это было последнее напутственное слово Ирины Васильевны. Через год она умерла от рака.

Поезд № 1, «Россия», сообщения Владивосток—Москва двигался по Великому сибирскому пути, длиной более девяти тысяч километров, семь суток. После Хабаровска первая крупная остановка, помнится, была только через тридцать часов. Впечатлений — море. Я наблюдала, как меняются часовые пояса, природные зоны, ландшафты. Несколько часов поезд шел берегом Байкала. Необыкновенной выразительности пейзажи даже надоели, притупили восприятие. Но что-то неведомое заполняло и умиляло душу от ощущения огромности русского пространства. И зажегся у меня внутри огонек вечной любви к своему Отечеству. Семь дней следования по русской земле помогли мне понять слова завещания умирающего императора Александра III сыну — восходящему на престол последнему русскому царю Николаю II: «У России нет друзей. Нашей огромности боятся». Про это завещание я тоже впервые услышала от Ирины Васильевны.

Я вернулась в Москву в середине сентября. Наши богемные тянулись с Черного моря еще целый месяц. Отдохнувшие, загоревшие, веселые, они долго не могли отстать от своих летних впечатлений, часто говорили: «мы снимали», «мы нашли актера», «мы придумали сцену». В журнале «Советское кино» появилась статья о съемках фильма известного режиссера Y, на фотографиях мелькали наши богемные дети. У меня не было ни одной фотографии, только набор невыразительных открыток о Хабаровске, Владивостоке и Южно-Сахалинске. Они совершенно не отражали мощи Дальнего Востока, его красоты и духа! Написала отчет о практике я быстро, но не стала сразу сдавать, высовываться первой, ждала, когда все раскачаются. Это дело растянулось до Нового года.

Мой отчет о практике произвел фурор. Наша Капа даже предложила прочесть его на мастерстве — считай, наградила медалью «За трудовое отличие». Отчет, надо сказать, вызвал интерес у всей группы. Часа четыре я рассказывала о своих впечатлениях от Дальнего Востока. Про мои духовные открытия, конечно, ни гугу. Капа стояла рядом цербером. Про встречи с Ириной Васильевной и Женей — упаси Боже! Ни слова. Как учили: Чехов — классик, Сахалин — каторжный остров, Хабаровск на Амуре, Владивосток в бухте Золотой Рог, лососи — род рыб из семейства лососевых. Только в общежитии я выпускала пар на наших обычных сборищах «не москвичей», среди которых, кстати, тоже были будущие киношные мэтры. Собирались часто, откровенничали, спорили «за жизнь» говорили «за искусство», пили вино, закусывая огромными бутербродами с красной икрой, мною лично посоленной на Сахалине. Из привезенной трехлитровой банки удалось «спасти» для маленьких племянников только поллитровочку. В компаниях я не раскрывала главной своей тайны, что, кажется, отыскала своего Неводомого Бога. Знала: среди нас стукачи.

После Дальнего Востока я остро почувствовала невыносимую мертвость лихих студенческих сборищ, зацикленных на любовных интрижках, «гениальных сценариях», вожделенных кинофестивалях, на полудремучем мировоззрении и общем желании провинциалов остаться в Москве. Но отойти от обычной студенческой жизни не могла: одиночество еще пугало. Меня накрыла тупая тоска, которую было ничем не отогнать. Когда закончилась икра, я объявила общежитским, что ухожу в творческий запой и начала писать сценарий.