Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

И режиссер исчез, остались книги и вонь от его курева. Почему я должна переписывать этот дурацкий сценарий И. Коломийцева? А не тот ли этот Коломийцев, который в прошлом году окончил экономический факультет ВГИКа… да-да у него какой-то папаша известный партайгеноссе, товарищ по партии… Значит, Коломийцеву захотелось лавров сценариста? «По вечерам Ежик ходил к Медвежонку в гости считать звезды. Они усаживались на бревнышке и, прихлебывая чай, смотрели на звездное небо…» А я тут при чем?

С тоской смотрела я в окно на беззаботных отдыхающих и повторяла: надо себя дрессировать. Надо себя дрессировать. Молиться я тогда совсем не умела. Надо себя дрессировать. Надо, Федя, надо. Почему все хорошее так быстро кончается? Потому что начинается другое хорошее.

И я села за книжки. Сначала понятного было очень мало, но на следующий день стала складываться ясная картинка — про этих ежиков, кто они, откуда, куда идут. Я их полюбила, как класс иглокожих. Возникла завязка сценария, и ручка застрочила. На второй день в голове, кажется, все разложилось по полочкам — вот что значит мехмат университета, — и первая страница была готова. На третий день оставалось написать вторую… Я забыла про пляж и отливы. Творческий процесс, происходивший в голове, заменял все утехи мира… Собственно, тогда, во Владике, впервые я почувствовала этот вкус писательства, за который много лет спустя первый крупный издатель МихАбр назвал меня наркоманкой. И вот как все сошлось: ВЛКСМ, Хабаровск, Ирина Васильевна, Чехов, Владик, Женя, ежики… и дало импульс дальнейшему. А если бы этого не было? Если бы я не добилась командировки и не поехала на Дальний Восток? Что было бы? Бог весть…

Вечером пришел режиссер и с опаской взял написанные две страницы, пробежал глазами, потом сел на стул и прочитал внимательно. Оторвав взгляд от бумаги, он закричал:

— Й-ес! Натаха! Завтра едем в тайгу!

Это было чудесное приключение. В течение часа мы: режиссер, оператор, тетя Оля и я — мчались на катере по просторам — одновременно залива, моря и океана, потом пристали к берегу, у рыбацкого поселка. Оказывается, в тех местах и снимали про ежей. Из поселка на каком-то самоходном агрегате — по сопкам вверх-вниз, вверх-вниз, мы пробрались вглубь леса, который оказался Уссурийской тайгой, по крайней мере ее началом.

Кто не был — рассказать невозможно, какая там была красота: смесь сибирской тайги и субтропических зарослей. Хвойные деревья соседствовали с широколиственными и с настоящим бамбуком. Разнообразные лианы — виноград и цветущий лимонник поднимались по замшелым стволам. И все это поразительно крупное, будто для гулливеров, — листья, шишки, травы… А ароматы — не передать!

Пока тетя Оля, она же — Лелик, готовила скатерть-самобранку на склоне сопки, с которой открывались захватывающие дух таежные дали с полоской моря на горизонте, режиссер Геннадий исчез. Появился он через полчаса, держа в руке небольшой букет серебристых цветов.

— Натаха, это тебе, — режиссер протянул мне цветы, которые, казалось, были сделаны из ажурного белого войлока.

— Нашел-таки! — воскликнула тетя Оля. — Вот же ж зараза ты, Генка: захочешь — так черта лысого достанешь!

— Что за чудо? — удивилась я.

— Это, Натаха, эдельвейс маньчжурский. Символ мужества и отваги. Награждаю тебя от имени всей ежовой группы.

— Нет, но… — Я смутилась. — Но это же… вроде в Альпах растет… Никогда не видела. Спасибочки…

— Такой текст залудила — на фестиваль пошлем! Молодца! Будем перемонтировать фильм, да Лелик?

— Выручила, — сухо согласилась тетя Оля. — Спасибо Ирине Васильевне…

— Только награду получит И. Коломийцев, секешь крапиву? — спросил режиссер.

— Да секу, секу, — ответила я. — А мне не жалко!

— Ну тогда снимай, ой! Наливай! — скомандовал режиссер. — Альпы отдыхают. Точка. За Натаху!

Пришлось пить со всеми — не отвертишься, праздновали конец съемочного периода. В Уссурийской тайге на пригорочке закусывали вкусной морской капустой и деликатесами из иглокожих: ежами и трепангами. Водка была русской. Вместо пьянки я лучше бы погуляла по тайге — когда еще сюда попаду и попаду ли? Тетя Оля и оператор отмалчивались, наверно, они не до конца верили, что я не ревизор из Москвы.

— Натаха, мы тебя чего сюда завезли-то? — весело подмигнул режиссер.

— Чего ради? — хохотала я.

— Ты — наш человек. Знаешь, что трепанга ловить запрещено. Иначе штраф. Знаешь какой? «Волгу» можно купить.

— Что, правда? — обомлела я.

— Чистая, — подтвердил Геннадий. — Но мы тебя любим и, чтобы штраф не платить, увезли тебя в тундру, тьфу ты, в тайгу… Ешь, на здоровье. Нравится?

— Похоже на вареную резину…

— Стопроцентный белок, — согласился он. — Мясо японцев. Не забывай — напротив «Япона-мама»…

И в том же духе часа три… Все это мы уже проходили в общежитии ВГИКа. Ну и, конечно, было объяснение в любви. Заплетающимся языком режиссер сказал:

— Натаха, справная ты девка! Я тебя как увидал… Я встретил вас и все… Понимаешь? Был отдельный номер целых десять дней, и что? Ты хоть раз пригласила меня к себе?

Тетя Оля иногда толкала режиссера в бок, и он ненадолго менял тему.