Жизнь после смерти. 8 + 8

— Ты куда-то уходишь?

— Да, мне нужно выйти.

— А куда?

Она, не оборачиваясь, сказала:

— Посмотри по телевизору «Тома и Джерри».

Она захлопнула дверь и на лифте спустилась вниз. Проходя по двору, сбавила шаг. Она невольно думала о том, что сейчас происходит дома. Возможно, Цяо Ланьсэнь, опустив голову и напрягшись всем телом, пытается освободиться. Ну и что случится, даже если он вырвется? Он ведь заперт в странном мире, идиот, утративший редкий интеллект, не способный к размышлениям или даже простейшим действиям. Память о прошлом слой за слоем отмирала и покидала его.

Она вдруг выпучила глаза — на ее пути внезапно возник белый кот. В этот раз кот появился не так, как раньше. Он не был у кого-то на руках и не грелся под солнышком на земле. Белый кот Бонхёффер спрыгнул с пятого этажа и разбился во дворе их дома. Эту сцену она представляла очень живо, как будто была ее свидетелем, — белый кот, не оборачиваясь, совершал прыжок и падал.

Чжоу Сугэ поднялась на свой этаж, открыла металлическую дверь, ворвалась в гостиную и остановилась перед стулом. Она была в растерянности и не понимала, как очутилась дома. Муж улыбнулся:

— Как это ты так быстро вернулась?

Чжоу Сугэ замерла, как будто внезапно в голову ей пришла какая-то мысль:

— Хорошо поиграли? На сегодня хватит, остановим игру, вечером поведу тебя на концерт.

Она наклонилась и стала сначала развязывать веревку на ногах. Вскоре пальцы, натертые веревкой, засаднило. Чжоу Сугэ потянула ящик чайного столика, достала ножницы, но, едва сталь коснулась веревки, вдруг остановилась и отложила их в сторону.

Она села на пол, зубами и ногтями один за другим распустила узлы, а затем долго пыхтела, переводя дух. Отдохнув, подняла с пола веревку, свернула ее и вернула в коробку в кладовке.

На площади перед стадионом Чжоу Сугэ по дешевке сдала билет перекупщику, а затем у него же втридорога купила два билета на соседние места. Мужа она вела за руку, они вместе прошли досмотр, поднялись на трибуну и заняли свои места.

Насыщенный синий свет заливал сцену, сводчатые батареи металлических софитов переносили их в темноте в мир научной фантастики. Над стадионом зияло отверстие, через которое проступал овал неба. Проникавший лунный свет скользил по ветвеподобным стальным конструкциям и от этого смягчался. На сцене выступала иностранная группа. Чжоу Сугэ не понимала слов, но увидела, что на концерте целоваться обычное дело. На большом экране непрерывно вспыхивали кадры с целующимися парочками, это выглядело так естественно и трогательно. Вокалист выступал самозабвенно, публика тоже отдалась чувствам — все стали прыгать, обниматься, кричать. Одобрительные крики волной набрали размах и устремились в ночное небо. Она протянула руку и обняла сидевшего рядом. Тучи закрыли молодую луну, небо потемнело. И тут ее одолели сомнения: «Он ли это, неужели ты выпустила его в люди?»

Голос певца усиливался не постепенно, а внезапно взрывался и, неся ощущение конца, сразу же взлетал в высшую точку и без срывов держался там, звонкий и широкий. Она почувствовала, как голос подхватил ее и понес над землей. Это чувство не покидало ее еще несколько дней.

Она помнила, как поцеловала мужа, помнила, что в момент поцелуя от опьянения, перемешанного со страданием, прикрыла глаза. В тот миг многотысячный стадион стал невероятно просторным, будто она осталась там одна.

Перевод Алексея Родионова

Денис Драгунский Умереть, убить, воскреснуть

20 мая 2009 года, около трех часов дня, я сидел за письменным столом и листал, и рассматривал, и взвешивал на ладони свою первую книгу, которая вышла буквально пару недель тому назад. Конечно, среди всех прочих радостных мыслей была и мысль о моем отце, знаменитом детском писателе Викторе Драгунском: понравилось бы ему? Наверное, он был бы рад моей книжке, как радовался моим пятеркам, моим картинкам, моему поступлению в университет, — но понравились бы ему мои рассказы именно как литература?

Я вспомнил, что мой отец умер, когда ему было всего пятьдесят восемь лет. А мне сейчас — ровно столько же.

Я подумал: «Мой отец умер, когда мне был двадцать один год. Получается, что я прожил две жизни. Одну, с отцом, недлинную, но не безнадежно короткую. Некоторым великим поэтам и математикам — хватило. А другая жизнь, прожитая без отца, — тридцать семь. Загадочный срок. В этом возрасте умерли Пушкин и Рафаэль. Ван Гог и Моцарт. Конечно, это случайные совпадения. Но я все равно чувствую, что это особый срок. Тридцать семь лет — полная, сильная, результативная жизнь. Так сказать, минимальная протяженность долгой жизни».

Я сидел за письменным столом и вспоминал, как папа умер.

***

Это был очень длинный день, шестое мая семьдесят второго года. Суббота.

Я помню его во всех подробностях. Как утром я встал, позавтракал. Яичница с белым хлебом и черный-черный сладкий чай. Как разговаривал с папой. Как потом я собирался на дачу. Звонил друзьям, Андрею и Алику.

Но плохо помню, как мы с папой прощались. Наверное, никак. «Пока, до завтра». «Пока, пока».

***