Жизнь после смерти. 8 + 8

В полной прострации она стала проваливаться вниз, пока ее не обволокла тьма, мягкая как вата. Одолевала сонливость, но она не могла позволить себе уснуть здесь: пол, диван и муж ждали от нее срочной помощи. Тихо и незаметно над ней возобладал рассудок. Она ведь не на самом деле сошла с ума и не утратила чувство реальности, катание по полу только подтверждает этот факт. Первым желанием было выплакаться. Сознание незаметно скользнуло из настоящего в прошлое, и она увидела себя стоящей на кафедре и рассказывающей притчу о том, как мудрецу Чжуанцзы приснилось, будто он бабочка, а проснувшись, он не мог решить, кем является на самом деле. Это была единственная философская притча из учебника по родной речи в средней школе первой ступени. Она много раз рассказывала ее школьникам, и эта история ее не трогала, а сейчас она наконец осознала эту великую печаль и бессилие. Ведь между Чжуанцзы и бабочкой наверняка была непреодолимая грань, и когда Чжуанцзы проснулся, не захотелось ли ему первым делом тоже выплакаться?

Она повернулась на бок, едва не коснувшись носом подставки для газет и журналов, стоявшей рядом с чайным столиком. Она слегка приподнялась, достала книгу и стала листать ее, чтобы прочитать слова на первой странице. Вообще-то, можно было и не искать, она давно выучила их наизусть: «Чаща — это старое название леса. В лесу есть дороги. Эти дороги в большинстве своем обрываются в непроходимой чаще»[28]. Где-то год назад домработница протирала подставку, и Чжоу Сугэ, заметив, что тряпка отжата не досуха, убрала книги на диван. Она открыла одну из них наугад, прочитала эту фразу и надолго замерла, сердцем овладела невыразимая тоска. Эти книги раньше часто читал муж. «К генеалогии морали» Ницше, «Безумие и общество» Фуко — эти сочинения ее пугали, а теперь и муж больше не мог их читать. Но она их все же не убирала, а оставила на подставке и часто, не дожидаясь домработницы, сама аккуратно вытирала с них пыль. Ей грезилось, что однажды она проснется утром и увидит, как муж, вооружившись карандашом, что-то черкает в книге.

Когда ее дыхание немного успокоилось, она поднялась с пола, села рядом с ним и прошептала:

— Неприятно, наверное, в мокрых штанах, иди переоденься.

Муж сидел с каменным лицом и не реагировал. Чжоу Сугэ взглянула в окно и пробормотала, что тогда займется полом.

Сначала она промокала мочу газетами, а когда почти все впиталось, взяла на балконе ведро, заполнила его наполовину водой и, держа в одной руке швабру, в другой ведро, вошла в гостиную. Муж приподнял ноги, она быстро все помыла, затем прополоскала швабру, сменила воду и еще дважды протерла пол.

Женщина тщательно принюхалась и, убедившись, что ничем не пахнет, распрямилась и отнесла инвентарь на балкон. Она стояла, уперев руки в боки, и смотрела, как в доме напротив одно за другим загораются окна, а воробьи, словно листья, слетают вниз.

Раньше по выходным Цяо Ланьсэнь любил, расположившись на балконе в плетеном кресле, рассуждать со студентами о философии. Речь его лилась размеренно, он легко приводил цитаты, имел прекрасные манеры. Они обсуждали только высокое — Эмпедокла, Юма, Лао-цзы, Лу Сяншаня[29], Витгенштейна; человека, независимость, мораль, свободу, диалектику, абсолютный дух. Она обычно накрывала им в гостиной, принося чай и выпечку, а слыша эти грандиозные и глубокомысленные слова, лишь качала головой и улыбалась. Сейчас же она наконец поняла, что эти слова никакие не глубокомысленные, они напрямую касаются бренной жизни. Так все-таки связывать ей мужа или нет? Это тоже был философский вопрос.

Она помнила много прекрасных мгновений. Когда мужу было сорок с небольшим, он коротко стригся, имел стройную фигуру, а когда принимался ходить по балкону, то каждый его шаг был четким и резким, словно звон колокольчика на ветру. Она видела, что муж не скрывал перед студентами своей симпатии к ним. Любимым учеником мужа был парнишка-магистрант, приехавший в Шэньчжэнь на учебу с Северо-Запада. Оба они увлекались философией и игрой в облавные шашки, и то и другое служило испытанием для ума. Остальные студенты, поговорив, расходились, а парнишка с Северо-Запада оставался на ужин и затем составлял мужу компанию в шашечной партии. Ей навсегда запомнился вид мужа, двумя пальцами поднимающего шашку, и стук шашек на игровой доске из китайского лавра. Перестук шашек сразу же вызывал в душе покой. Теперь, когда ночью в безмолвном пространстве принимался настукивать мелкий дождь, она просыпалась, но дробь дождя вызывала умиротворение. Под эти звуки она вновь засыпала и глубоко проваливалась в сон. При окончательном пробуждении в душе ее царила полная безмятежность.

Он что-то крикнул из комнаты, она не расслышала и сначала откликнулась наугад. Вернувшись в гостиную, Чжоу Сугэ вновь вспомнила об окаменевшем носороге из музея. Она вдруг представила себе такой конец: верхом на шерстистом носороге безмолвно прыгнуть с пятого этажа и исчезнуть в золотистых небесах.