Жизнь побеждает

На другой день Деминский уходит из дому рано утром и, вернувшись, рассказывает, что он все-таки принял приглашение поехать санитарным врачом на промыслы. Конечно, оплата грошовая, но что делать — он не может больше сидеть и ждать больных, и он никогда не станет преуспевающим домашним врачом, ангелом-хранителем по части дамских мигреней.

— Я ведь пробовал... я просто не могу! И мы как-нибудь проживем.

Она кивает головой:

— Как-нибудь проживем...

Светящийся город, в котором она знала каждое окно! Значит, всю жизнь она слышала совсем не то, что он хотел рассказать своей музыкой.

Сняв очки, близоруко и тревожно вглядываясь ей в глаза, он повторяет:

— Я не могу иначе. Можно пожертвовать для любимого человека всем, разумеется и жизнью, но нельзя отдать самое святое, что есть в жизни, — цель ее. Как после этого жить? Точно в сказке — продать душу чорту? Ты ведь не хочешь этого от меня?

На промыслах

Ипполит Деминский выезжает из Астрахани на рассвете в старом крытом возке, пропахшем) дегтем и рыбой. Улицы расползаются в переулки, становятся всё уже, потом дома расступаются. За свалками, огородами, пригородными пустырями начинается степь. В лицо пахнуло горячим запахом подсушенных солнцем трав. Редкие холмы выступают из глубокой утренней синевы, затопившей низины, как островки в море. На одной из невысоких конических вершин четко рисуется силуэт суслика, настороженно стоящего на задних лапках около норы.

Дорога успокаивает. Холмы, покачиваясь, приближаются, теряя очарование дали. Выбитые, покрытые выжженной травой вершины плывут мимо, скрываясь за кожаным верхом кибитки, как горбы огромных верблюдов.

Степь входит в сердце, тревожит, окружает со всех сторон. Думает ли Ипполит Деминский, что в этих открытых ветрам пространствах он проведет все оставшиеся годы, что здесь найдет цель, для которой стоит жить?..

Он приезжает на место работы к вечеру и, даже не оглядевшись в маленьком закутке старого барака, отведенном под врачебный пункт, идет осматривать промыслы.

Проводник ведет его по берегу протока, заросшему кустарником и камышами. Неожиданно он резко останавливается. Под ногами крутой обрыв. В глубине возникает нечто более плотное, более черное, чем окружающая вода. Хищная усатая голова огромной рыбины на мгновение выглядывает и исчезает. Но через секунду тень мелькает снова. Как бы обеспокоенный присутствием человека, сом кружит, кружит, то уходя вглубь, к тинистому дну, к холодным донным ключам, то с гневной силой выбрасываясь из воды.

— Самку бережет! — поясняет проводник.

К ночи Деминский возвращается в свой барак. Устанавливает на шатком столике микроскоп, стойки с пробирками — несложное лабораторное оборудование, купленное перед отъездом) на последние гроши.

В щели окон дует. За стеклом плывет иссиня-черная степь с пятнами солончаков, посеребренными, оледеневшими в беспокойном лунном свете.

G утра начинается прием. Несколько дней подряд — осмотр больных и посещение бараков.

Потом приходится бросить все. В ста километрах, в киргизском кочевье, — эпидемическая вспышка. Подозрение на чуму. Впрочем, он приезжает слишком поздно. Пока в Астрахань шло сообщение о болезни, пока там думали, кого из немногих работающих вблизи врачей послать в кочевье, пока, наконец, скакал к промыслам нарочный, останавливаясь передохнуть в редких придорожных трактирах, болезнь выкосила все население юрты — семь человек — и исчезла.

Вокруг — степная пустыня. В юрте, под простыней, обильно смоченной сулемой, лежат трупы. Из живых только доктор Клодницкий, приехавший накануне из Астрахани с двумя санитарами.

В два часа ночи они кончают работу. Теперь здесь ничто не напоминает о человеческом жилье — все сожжено.' Еще несколько порывов ночного ветра — и даже пепла не останется, даже запах гари исчезнет.

Спать не хочется.

Пока санитары кипятят чай, Клодницкий медленно говорит:

— Вот и еще одну «победу» одержали. Так, что ли? Бродит чума по здешним местам на привязи в тысячу верст от кочевья к кочевью, кружит, а мы по ее следам — похоронной командой. Чумная свита... Когда же мы найдем истоки болезни? И найдем ли?

— А как вы относитесь к высказываниям Заболотного о значении грызунов в распространении чумы? — спрашивает Деминский.

Клодницкий не торопится с ответом.

— Что же вам сказать? — говорит он наконец. — Ведь все это — гипотезы, а подтверждения им мы в наших местах столько времени не можем найти, что невольно возникает сомнение — найдем ли когда-либо. Искать будем,, это долг наш, но найдем ли?

Деминский прощается с доктором Клодницким — пора возвращаться на промыслы.

Лошадь идет шагом, он не торопит ее. Он вспоминает слова Клодницкого и недавно прочитанные статьи Заболотного, все значение которых и смелая, дерзкая сила хтали ему ясны только сейчас. «Бродит чума на привязи». Что же это за «привязь» — живой мир степи?