Жизнь побеждает

Кончилась страшная зима 1911 года. Впервые за свою жизнь, за всю долгую историю науки исследователь имел право сказать, что надо делать, какие условия создать, чтобы такая зима никогда не повторилась.

Из трупа тарабагана были получены чистые разводки микробов. Зараженные этими культурами другие тарабаганы, кролики, морские свинки погибали при явных симптомах чумы. Открытие выдержало важнейшее лабораторное испытание.

Можно было сжечь трупы всех погибших от чумы людей, уничтожить до конца «мертвый мост», о котором столько говорилось, — чума от этого не исчезала. Она не ожидала удобного момента в могилах, а жила в живой природе.

Жила! Теперь никто не имел права отрицать это.

Не трупами, а эпизоотиями, заболеваниями животных соединялись эпидемии. Пауза между эпидемиями могла продолжаться год или затянуться на сто лет. Все равно опасность существовала. Эпизоотии могли тлеть, вспыхивать и почти гаснуть, пока стечение обстоятельств приведет к тому, что болезнь проникнет в человеческую среду.

Как будто по степи протянулся невидимый бикфордов шнур. Он пересекает степь во всех направлениях, тлеющий, блуждающий огонь эпизоотии. Когда он совпадает с путем человека, может наступить заражение, которое местные жители назовут тарабаганьей болезнью. В дальнейшем, если врач не распознает природы заболевания и больной не будет изолирован, это единичное заболевание при известных условиях послужит причиной возникновения эпидемии.

К 20 июня лабораторные опыты были закончены, и Заболотный из Харбина телеграфировал о результатах в Петербург. Депеша кончалась словами:

«Таким образом, давнишнее предположение о том, что так называемая «тарабаганья болезнь» есть не что иное, как бубонная чума, подтверждается. Наблюдение это имеет большое значение для эпидемиологии чумы, так как объясняет очень просто происхождение чумных эпидемий в Маньчжурии».

Задача, поставленная осенью 1878 года в Ветлянке, была решена через тридцать три года за тысячи километров от Прикаспия. Тридцать три года поисков, опасного труда русских ученых!

Разгадав роль крыс в переносе болезни, люди отгородили металлическими кругами на канатах портовые города от незваных гостей. Чума постепенно была вытеснена из Европы. Вряд ли можно найти в истории науки открытие более простое, которое дало бы такие огромные результаты, как эти круги, — от болезни был избавлен почти целый континент.

Крысы оказались первым резервуаром, первой крепостью чумы. Исследования Н. Ф. Гамалеи во время одесской вспышки чумы окончательно выяснили их роль. Заболотный открыл второй резервуар, вторую, тарабаганью крепость. Это означало, что и на другом континенте — в Азии — тысячелетнее царствование чумы приближается к концу.

План борьбы теперь напрашивался сам собой: надо организовать сеть небольших лабораторий в степи. Такие лаборатории смогут заметить и взять под наблюдение каждую вспышку эпизоотии, а затем, оповестив население, простейшими санитарными мерами защитить людей от опасности заражения.

Они сыграют роль громоотводов. Как громоотвод ловит своим острием электрический заряд большой разрушительной силы и отводит энергию в бесконечную емкость земли, так лаборатории, не ставя пока перед собой задачи окончательного уничтожения чумы, уже сейчас могли замкнуть ее накоротко, «отвести в землю», не допустить микробов чумы в человеческую среду, предотвратить эпидемии.

Это было окружение. В наше время советская наука решит и другую задачу — задачу уничтожения природных очагов чумы.

Простая формула Заболотного: «эпизоотия среди тараба- ганов — человек — эпидемия» — решала проблему маньчжурской чумы.

Но в Прикаспии тарабаганов нет. Наука должна была выяснить, какое животное здесь, в приволжской степи,* выполняет роль хранилища чумы

В Прикаспии

В этой истории люди сменяют друг друга, как вахты на корабле, только не в порту, после окончания плавания, а среди открытого моря в шторм.

Кох, Морозов, Минх; Выжникевич и Шрайбер, погибшие в стенах чумного форта; Лебедева и Мамантов, Михель и Беляев...

Умирая, человек знал, кто его заменит. Он не сомневался в том, что придут люди, которые продолжат борьбу. Иначе быть не может: идея справедлива, а значит, бессмертна.

Великому Павлову принадлежат слова: «Помните, что наука требует от человека всей его жизни. И если у вас было бы две жизни, то и их бы нехватило вам». Не две, а десятки, иногда сотни и тысячи жизней необходимы идее, для того чтобы она осуществилась. Можно задавать самые сложные вопросы природе, если знаешь, что после тебя придет другой, кто доживет до времени, когда сумеет выслушать ответы, и третий, кто взамен и вопреки увиденному в природе продиктует свои, человеческие законы. К этому ведь и направлен труд, это — цель труда.

Наступает момент в жизни ученого, когда он заставляет себя отсечь все побочные мысли, кроме главной, просто умерт