Жизнь побеждает

Что мог противопоставить ей Даниил Заболотный? Долгие, неустанные и безуспешные поиски живых носителей болезни в природе? Глубокую убежденность в том, что, только настигнув и тщательно изучив этих живых носителей, .можно перенести битву против чумы с тех рубежей, где она происходит сейчас — в больницах, на эпидемиях, — в природу, вне зоны человеческих жизней, человеческого общества?

Верить — мало, надо — доказать! Через много лет Павлов скажет:

«Как ни совершенно крыло птицы, оно никогда не смогло бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты — это воздух ученого».

Воздуха фактов нехватало Заболотному для того, чтобы его учение стало оружием в руках человечества. Он искал все эти годы честно, не жалея сил и не щадя жизни, но не нашел.

Значит, надо искать еще напряженнее!

В Маньчжурии предстояло встретиться не только с нынешней эпидемией, которая в эти дни и часы с быстротой урагана распространялась от своего центра на запад и северо-запад — к границам бибири, на юг и юго-запад — к центральным областям Китая, на восток — к берегу океана, но и с самой историей чумы, со всем, что соединяет каждую новую вспышку этой болезни с ее прежними и будущими ударами.

Московский пункт

Главное заключалось в том — хватит ли людей для борьбы с болезнью.

Оказалось, что слово «чума», заставлявшее тысячи и десятки тысяч людей в панике бежать, не только отталкивало, но и притягивало. Навстречу бегущим ехали добровольцы из Петербурга, Москвы, Томска.

Еще в гимназии Марию Александровну Лебедеву прозвали «лебедем». Она не была красивой — худенькая, маленького роста, с большими серыми глазами, которые, задумавшись, закрывала, как бы пытаясь тонкой, просвечивающей стенкой век отгородиться от всего, с чем она не могла или не хотела примириться. Прозвище «лебедь» сохранилось за ней на всю жизнь, может быть потому, что у окружающих всегда было ощущение, что вот сейчас она' с ними, а через день, повинуясь законам своего особого мира, расправит крылья и улетит неизвестно куда.

Уйдя из семьи, она, работая день и ночь, накопила денег и уехала в Женеву учиться. А кончив курс, хотя представилась возможность остаться при кафедре, отправилась на окраину России — в район севернее Красноярска.

Ее лечебный участок протянулся на пятьсот верст. Тайга. Корни деревьев непрочно укрепились в тонком слое почвы над вечной мерзлотой, а’ древние стволы в таком диком беспорядке разметаны ветром, будто это не местные жители, а стрелы, прилетевшие с другой планеты, еще колеблющиеся от неизрасходованного напряжения.

В Красноярске Лебедеву честно предупредили:

— Работать будет очень трудно. Население кочевое, редкое — один человек на сто квадратных верст. Врачу приходится браться за все — от сложных операций до акушерства.

Она внимательно выслушала, но не отказалась. Участок пустовал уже два года, с тех пор как умер ссыльный врач Изоргин. Если бы она переменила решение, и в эту зиму не нашли бы другого работника.

Да и почему, если трудно, через это трудное должен итти другой!

Больше всего она боялась хирургической работы. За плечами был только месяц стажирования в клинике под наблюдением профессора, а этого совсем недостаточно для начала самостоятельной врачебной деятельности.

Испытание началось сразу, едва она успела принять свое хозяйство — рубленую избу, почти до крыши заметенную снегом. Все тело болело после долгой дороги. Только что они вместе с каюром ¹ пробили тропку к дому, растопили печь. Пламя лезвием скользнуло вдоль коры, окружило дрова желтым воротником, еще через секунду пробилось к середине дровяной кладки. Сильно запахло смолой, волны тепла распространились по комнате. Огонь заполнил печь. Желтые, почти золотые и дымно-красные гряды пламени возникали одна за другой и, по колдовскому свойству огня, рисовали тысячи картин: прошлое и что-то еще — меняющееся, неопределенное, вероятно будущее.

Стало так тепло, что она хотела уже снять малицу^{2 3}, когда вдруг послышались голоса, а затем появился каюр с незнакомым эвенком. Из немногих слов она поняла, что надо немедленно ехать.

Дорога. Лебедева то бежала за нартами, то на бегу падала на них плашмя. Снег мелькал перед самыми глазами, создавая впечатление огромной скорости.

Лучше бы медленнее, чтобы приготовиться к тому, что предстоит.

Крутой спуск к безыменной речке. Лебедева успела расслышать треск, увидеть последних в упряжке собак, упирающихся, царапающих лапами лед, и, изо всех сил держась за нарты, погрузилась в ледяную воду. Только когда опять замелькал снег в черной штриховке теней, она поняла, что опасность миновала. Все на ней оледенело. Холод проникал до самого сердца. Пытаясь унять дрожь, приказала себе: «Мне нужны будут все силы. Больше ни о чем я не имею права думать».

К счастью, стойбище было уже близко.

Войдя в чум, она с трудом стянула с себя превратившуюся в ледяной колокол малицу. Достаточно было взглянуть на развороченную звериной лапой рваную рану больного, чтобы понять — времени совсем нет, все сроки упущены.