Здравый смысл даже делает уступки тому, что, видимо, не принадлежит к области разума, – я хочу сказать, страстям, чувствам и всему необъяснимому, что их окружает. Уступки эти необходимы, ибо в противном случае темные погреба, где бы он замкнулся, были бы столь же необитаемы, как и те, в которых прозябает безрадостное «благоразумие». Но именно эти уступки доказывают, как незаконны претензии здравого смысла заниматься моралью во всех тех случаях, когда последняя переступает за явления обыденной жизни.
В самом деле, что может быть общего между здравым смыслом и, например, стоической идеей долга? Они обитают в двух разных областях, почти не сообщающихся между собой. Здравый смысл, когда он претендует на то, чтобы самому создавать законы, образующие внутреннего человека, должен встретиться с теми же запретами и препятствиями, на которые он наталкивается в одной из редких областей, еще им не порабощенных, – в эстетике. Тут весьма полезно советоваться со здравым смыслом во всем, что касается исходной точки и общих черт замысла, но его настоятельно приглашают молчать, лишь только дело коснется исполнения произведения, его верховной мистической красоты. Но в то время, как в области эстетики он довольно легко соглашается молчать, в области морали он ищет полного господства. Необходимо, следовательно, раз навсегда определить подобающее ему место среди способностей, образующих человеческую личность.
Отличительную черту нашего времени составляет доверие, все более растущее, почти исключительное, которое мы питаем к двум областям нашего разума, названным нами выше благоразумием и здравым смыслом. Так было не всегда. Некогда человек основывал на здравом смысле весьма ограниченную и наиболее низменную часть своей жизни. Остальное имело свой фундамент в других областях нашего духа – именно в воображении.