В поле отправлялись утром, после завтрака или, наоборот, натощак, чтобы «земля обильным урожаем накормила голодного». Прежде чем выйти из дома, молились, возле икон обязательно зажигали свечи. В некоторых местах существовал обычай перед молитвой садиться за покрытый скатертью стол, на котором стоял хлеб. Садились не для трапезы, а, что называется, «на дорожку» – это была добрая традиция.
Общественная запашка часто становилась праздничным событием для деревни. В условленный день пахарь выезжал в поле в сопровождении всех ее жителей и священника. Совершали молебен, пахарь кланялся на все четыре стороны, иногда клал на пашню хлеб – тот самый, который лежал на столе во время семейной молитвы – и уж после приступал к работе: он вспахивал сохой единую борозду, проходившую через участки всех хозяев. Затем начинали пахать уже все остальные.
Что посеешь, то и пожнешь
После того как поле вспахано, надо его «причесать». Делали это при помощи бороны, о которой говорили: «Сито вито о четыре угла, пять пятков, пятьдесят прутков, двадцать пять стрел». Борона выглядела как четырехугольная деревянная решетка, к которой приделаны ряды вертикальных зубьев. Иногда использовали настоящее еловое бревно с большим количеством длинных сучков.
Борона все крупные комья земли разбивала, а камни удаляла. Рыхлая земля была готова для сева.
Учитывали, например, стадии развития других дикорастущих и домашних растений. Береза начала распускаться – значит, пора сеять овес, яблоня зацвела – пришло время сеять просо, можжевельник зацвел – начинай сеять ячмень. Время цветения можжевельника определяли так: ударяли по кусту большой палкой, и, если с него летел цвет в виде светло-зеленой пыли, значит, зацвел – можно и ячмень сеять. Случалось это, как правило, в середине мая или в начале июня.
Определяли сроки сева и по поведению животных: начали квакать лягушки – можно сеять овес, закуковала кукушка в лесу – лен. Коноплю, например, сеяли, когда начинала ворковать горлица.
Помещик А.И. Кошелев в середине XIX века оставил запись о такого рода приметах: «Настоящий хозяин никогда не пренебрегает подобными обычаями насчет времени посева хлебов. По собственному опыту знаю, что в этом деле, как и во многих других, велика народная мудрость. Не раз случалось мне увлекаться советами разных сельскохозяйственных книг и сеять хлеба ранее обычного времени, и всегда приходилось мне в том раскаиваться».
Как и на пахоту, сеять в поле выходил мужчина. Ведь обеспечение семьи пропитанием было его главным делом. Однако есть здесь и более глубинный смысл. Согласно древним поверьям, посев хлеба ассоциировался с актом оплодотворения, крестьянин-сеятель передавал земле свою плодородную силу. Поэтому именно мужчина проводил сев, участие в нем женщин считалось недопустимым. «С землей работать – не бабье дело. Землю только поганит…»; «Самим Господом положено, чтобы сеял мужик, потому бабе сеять грех»; «Раньше в поле с севалкой ни одной бабы не увидишь», – говорили когда-то.
В русских деревнях существовала традиция выбора первого сеятеля, по аналогии с первым пахарем. Как правило, главными условиями такого выбора были здоровье и детородный возраст мужчины, высокий личный статус и уважение в обществе также приветствовались. Согласно крестьянским представлениям, они должны были обеспечить благополучное начало сева для всей деревни.
Избирали первого сеятеля на общем деревенском сходе, где собирались все женатые мужчины-хозяева, за исключением больных. Проводили голосование или жеребьевку. В последнем случае говорили, что мужик «избран Богом».
В Демянском уезде Новгородской губернии при жеребьевке в шляпу бросали косточки, и каждый хозяин вытаскивал одну. Тот, кому доставалась косая косточка – «косынка», – и становился засевальщиком.
Во Владимирской губернии при выборе первого сеятеля руководствовались прежде всего репутацией кандидата. Избирали человека богобоязненного и благочестивого, чья семья жила благополучно и дружно.
На должность первого засевальщика могли утвердить и священника – чтобы заручиться поддержкой вышних сил. На Пасху священник служил общий молебен на краю села. Затем деревенский староста выносил стол, ставил на него сосуды с водой и овсом, а крестьяне клали по пирогу от каждого двора. После молебна священник окроплял хлеб и зерно святой водой и разбрасывал его во все стороны. Мужики же ловили жито шапками или полами рубах, чтобы после добавить к своему посевному зерну.