Жизнь наизнанку

След… Пред взором встали разрушенные, оплавленные стены и тени, оставленные людьми… Когда-то ему довелось побывать на поверхности. Не слишком приятное зрелище, надо признать.

— Можно и так тень оставить, — не унимался старик, — но почему бы не по-другому? Близкому, например, помочь…

Федю окатила струя воды. Не слишком холодной, но от этого не менее неприятной. Он раскрыл глаза и помотал головой, словно капли воды разлетятся во все стороны, и не будут мешать ему. Залеплять глаза, затекать за ворот.

— Ну что, голубчик, очнулся? — Тот же едкий и неприятный голос. Чуть в стороне, справа. — Не ожидал увидеть меня вновь? А… Так он еще не видит! Помоги ему. Сотри воду с этого неуклюжего создания.

Глухие, шаркающие шаги и удар. В челюсть… Не больно, но… Федор, привязанный к стулу, завалился на бетонный пол.

— Не больно, скорее неприятно, — прокашлялся старик. На бороде застыли крошки еды, прилипшие туда день, а то и больше назад. Болезненная красноватая слюна стекала вниз, спутывая волосы и склеивая их не хуже любого клея. Здоровый глаз, покрытый алыми трещинками-венами, щурился от яркого света, отразившегося от здания напротив. — Я бы даже сказал, обидно. Организм в такие моменты вырабатывает особое вещество. Не помню, как… Все равно не знаешь. Короче, активизируются чувства, кровь быстрее бежит по венам. Человек даже самый истощенный способен, я бы сказал, на многое…

Кажется, сломался зуб. Не, не так. Тот громила, кажется, его сломал. Федя посмотрел на здоровяка, потирающего кулак, и сплюнул кровь с осколками зуба на бетонный пол. И откуда тот бомж из прошлого так много знает? Действительно, парень чувствовал, что зрение вновь вернулось к нему, кроме того, неестественный прилив сил, вызванный, скорее всего, злостью, заставил его кулаки сжиматься с новой силой. Даже веревки заскрипели от трения о железный стул.

— Ты пожалеешь ещё об этом! — Федор скорее прошипел, чем сказал.

— О! Он не кусает, а сразу жалит! Наш Шмель очнулся! Какая безумная радость… — Снова этот едкий и неприятный голос. Аж мурашки по спине… — Подними его, Боров.

Боров, тот дядя, что бил парня, подошел, практически поднял Федю вместе со стулом и установил, словно статую, напротив массивного металлического стола, за другим концом которого сидел он. Пират.

Федя поморщился. Несколько раз за последний год ему приходилось работать на этого немолодого уже человека. Не слишком приятный союз. Требует много, а платит мало. Да ещё не любит, когда дело проваливают. Тогда с исполнителем может случиться все что угодно. От пыток каким-нибудь грязным гвоздем, до прогулки совершенно голым на поверхность… А Пиратом его прозвали за повязку на левом глазу, прикрывающую чудовищную рану вместо глаза.

Он сидел за металлическим столом, на котором были разложены различные предметы. А вокруг давящие бетонные стены и потолок, с которого свисала лампочка — единственный слабый источник света в этой бетонной коробке размером четыре на четыре метра.

— Че хотел? Довольно странное приглашение к сотрудничеству, не находишь? — Поинтересовался Федор, ощупывая языком то место, где мог бы находиться зуб.

— А кто говорит о сотрудничестве? — В свою очередь удивился бандит. — Слава богу, последнее наше сотрудничество завершилось полгода назад к обоюдному нашему удовольствию. Речь идет скорее о долге.

— О долге? Каком? Я тебе ничего не должен. — Федор нахмурился. Не нравился ему тон Пирата и выражение его лица тоже.

— Не должен, говоришь? — Старичок медленно начал перебирать в руках инструменты, разложенные на столе, назначение которых сомнений не вызывало. — А помнишь тот тайник, куда я тебя просил отнести последний заказ и местоположение которого ты один знал из исполнителей?

— И? — Под ложечкой засосало от нехорошего предчувствия.

— И нет его больше. Спер, разворовал кто-то мой тайник!

— Но… — Федор не находил слов. Бессмыслица какая-то. — Я не…

— А кто, Пчел? А кто? — Пират пристально посмотрел на юношу, который пытался выдавить из себя хоть слово. Но так и не находил достойного.

— Я не Пчел, — наконец выдавил он сквозь зубы. — Я Шмель…