Уселись. Я поздравил товарищей. Мы провозгласили первый тост за нашу прекрасную Родину, за Великую Октябрьскую социалистическую революцию, которая принесла счастье трудящимся.
Просидели до пяти часов утра.
7
К девяти часам все были уже на ногах. Эрнст сделал метеорологические наблюдения.
Торопливо выпили чай, чтобы успеть послушать передачу из Москвы с Красной площади.
Вот уже десять часов утра. Напряженно вслушиваемся в передачу с Красной площади. К нашему счастью, сегодня хорошая слышимость. Мы знаем все, что происходит там, в сердце Москвы.
Прослушав передачу с Красной площади, мы вышли со знаменами на демонстрацию как раз в тот момент, когда первые колонны трудящихся столицы вступили на Красную площадь.
Забравшись на большую льдину, я сказал короткую речь. Затем дали трехкратный залп. Зажгли ракету, и она ярко осветила большой район нашего ледяного поля.
Вернулись в палатку и продолжали слушать радио.
До восьми часов вечера мы не снимали наушников. А потом после небольшого перерыва снова надели их: лучшие артисты Москвы выступали по радио в концерте для полярников.
В девять часов вечера мы с Женей сделали астрономическое определение. А в полночь, как обычно, передали метеорологическую сводку на остров Рудольфа и сообщили новые координаты: широта — 84 градуса 01 минута. Иначе говоря, через минуту мы скажем восемьдесят четвертой параллели «прощай!».
Провели телефонный разговор с островом Рудольфа. Шевелев рассказал нам о своих планах: он хочет предложить Москве снять нас со льдины в декабре, так как дрейф быстро тащит нашу станцию на юг и нам угрожает опасность к моменту появления солнца очутиться в районе сильно разреженного льда.
В ответ мы заявили, что категорически возражаем против такой поспешной ликвидации нашей станции, тем более в полярную ночь. Мы указали, что нам никакая опасность не угрожает и все идет хорошо.
Тогда Шевелев сказал, что он не настаивает на реализации своего плана, но все-таки будет держать самолеты наготове: надо предусмотреть наихудшие возможности. Я предложил товарищам вскрыть посылки, доставленные для пас самолетами с Большой Земли, и с аппетитом скушать все, что отправили наши родные в подарок мне и браткам.
Женя с Петровичем четыре часа пробивали и очищали лунку. Потом они занялись измерением глубины.
От морского дна нашу льдину теперь отделяет слой воды толщиной в две тысячи триста восемьдесят два метра. Это немного: мы привыкли к четырехкилометровой глубине.
Эрнст опять принял массу поздравительных телеграмм со всех концов Советского Союза — от Крыма до Сахалина. Газеты теперь просят сообщить, как мы провели праздник. Видимо, интерес народа к нашей экспедиции не ослабел.
В три часа ночи Петр Петрович начал опускать батометры на глубину две тысячи метров, намереваясь утром их вытащить.
Я начал писать дневник, но стало сильно клонить ко сну. Отложу записи до завтра…
Женя написал корреспонденцию в «Комсомольскую правду» о том, как прошел праздник на льдине.
Мы с Федоровым хотели было сделать астрономическое определение, но не только звезд не стало видно, а даже рядом стоящую гидрологическую палатку не различишь из-за сильной пурги.
Слушали ночной выпуск «Последних известий по радио». Оглашались многочисленные поздравления от друзей мира, зарубежных друзей СССР, поступившие в Москву со всех концов земного шара.
Эрнст принял еще четырнадцать приветственных телеграмм на наше имя.
21 ноября исполняется полгода со дня начала нашего дрейфа. Мы послали в Москву Радиокомитету просьбу: организовать передачу концерта джаз-оркестра Леонида Утесова с его новым репертуаром. Написали также, что рады будем услышать выступления наших жен.
Сегодня мы узнали, в каком трудном положении находятся суда, зазимовавшие на Северном морском пути. Ясно, что это результат потери бдительности тех полярников, которые вообразили, что они могут Арктику «шапками закидать».
Эрнст запустил ветряк, чтобы зарядить аккумуляторы. Ветер дует с большой силой, подгоняя огромные клубы снега. На улице в десяти шагах ничего не видно.
Женя обрабатывал свои материалы по гравитации. Потом Эрнст стал работать с радиолюбителями; он поймал двух шведов и полчаса беседовал с ними.
Ночью я обошел лагерь, но ничего не смог найти: пурга залепляет глаза; вернулся весь в снегу.
Накормил Веселого, заправил лампы керосином, протер стекла. Затем начал ремонтировать меховую рубаху: у нее разодрался рукав, подкладка вылезла наружу, и я хожу оборванцем… Правда, на базах есть запасные новые рубахи, но пока я держу их в резерве. Пришлось отрезать кусок материала от старых брюк и делать из него заплаты на рубаху.
Петр Петрович принес барабан самописца-анемографа, который отказался работать. Я разобрал прибор, исправил повреждение, и самописец стал исправно действовать.