Жизнь на льдине

Эрнст ночью писал большую статью для «Правды» и, увидев, что мы не спим, предложил нам по рюмке коньяку. Мы выпили, но и это не помогло. Тогда Петрович вылез из спального мешка, достал снотворные таблетки. Только проглотив их, мы наконец уснули крепким сном.

Через четыре часа, в полдень, Женя уже разбудил нас.

Мы выпили чаю и стали готовиться к работе. Я заточил пешни, а Петрович приготовил фонарь «летучая мышь». Пошли рубить новую лунку. Наша гидрология стала, по выражению Эрнста, «кочевой наукой»: Петровичу часто приходится переезжать с места на место.

Пробивание новой лунки — очень тяжелая работа. К приходу второй смены — Жени и Теодорыча — у нас уже было сделано во льду отверстие (вроде шахты) глубиной больше метра.

Луна нам хорошо помогает, но было бы лучше, если бы исправно светили «летучие мыши». Однако они, к сожалению, никуда не годятся.

17 ноября

Мы продолжали работать вдвоем с Петровичем. Один из нас действовал пешней, а другой выбрасывал лопатой мелкий лед. Яма во льду постепенно углублялась. Вдруг внизу показалась вода. Она стала быстро заполнять искусственный бассейн, над созданием которого мы трудились больше суток. Мы не понимали, в чем дело. Я принес фонарь. Оказалось, что мы рубили лунку на поле, имевшем скрытую трещину. Пришлось бросить всю работу незаконченной.

Как досадно! Это был такой тяжелый труд, что Теодорыч, сменившись, не мог принимать радиограммы: у него руки дрожали от напряжения и переутомления. У Петровича руки опухли, почернели, и он смазывает их йодом: у него растяжение связок в кисти.

Пошли искать новое место. Работать на воздухе кончили только в половине одиннадцатого вечера.

Так мстит нам арктическая природа за разгадку ее вековечных тайн. Она воздвигает на нашем пути все новые и новые преграды, нередко уничтожает плоды нашего труда, заставляет дважды и трижды проделывать одну и ту же работу. Но это нас не пугает. Мы ни разу не отступали и не отступим!

18 ноября

Ночью ощущались сильные толчки. Временами раздавался глухой гул, но мы привыкли к этим звукам на нашей льдине, и они мало беспокоят нас. Однако внимательно следим за всякими изменениями ледяного поля.

После утреннего чая мы пошли проверить, как выглядит наша трещина. Все оказалось в порядке; значит, напирало с северо-востока.

Льдина пока ведет себя очень хорошо, добросовестно и исправно везет нас на юг. Ее размеры внушительны: два на четыре километра.

Обратно мы возвращались, держа курс прямо на ветряк. Издали он напоминает сигнальный маяк: на вершине ветряка прикреплена контрольная лампочка; когда он работает, лампочка хорошо светит и служит для нас путеводным сигналом.

Придя в палатку, насилу оттерли снегом щеки: мы их отморозили на обратном пути, когда шли против ветра при температуре минус двадцать два градуса. Это не очень приятное путешествие. Даже наш Веселый ощущал разницу в направлении ветра: когда шли к трещине, он бежал весело и резво, а на обратном пути — при встречном ветре — поджал хвост от холода.

Незадолго перед сном все слушали Москву — ночной выпуск «Последних известий по радио».

В час ночи закончил записи в дневник.

19 ноября

Теперь гидрологическая палатка Петровича установлена на новом месте. Перенесли туда примус и лампы. Три часа подряд я работал с иголкой в руках без перчаток, зашивая палатку на ветру при морозе в тридцать два градуса… Лебедка установлена на нарты. Петрович не терял времени даром и приготовил батометры для исследований на глубине тысяча метров.

К вечеру я почувствовал себя худо: разболелась голова, знобит, стало тяжело дышать. Видимо, опять простудился, но надеюсь, что не серьезно.

А редакции газет снова забрасывают нас заказами на статьи. Теперь срочно просят писать на тему: «Полгода дрейфа в Центральном полярном бассейне».

20 ноября

Все в один голос потребовали, чтобы я не вылезал из мешка. Пришлось подчиниться. Кому-нибудь из нас четверых серьезно заболеть — это значит намного увеличить нагрузку остальных трех: ведь лишних рук у нас нет. Поэтому я и согласился выдержать сегодня «карантин».

Женя сделал астрономическое определение. Мы сейчас находимся на широте 83 градуса 26 минут.

Эрнст принял много телеграмм. Нас поздравляют с юбилеем шестимесячной жизни на дрейфующей станции «Северный полюс».

Ширшов измерил глубину океана: три тысячи четыреста пятьдесят метров.

Температура упала еще ниже: тридцать пять градусов мороза.

Петрович немного отдохнул. Он уже вторую ночь не спит. После полуночи он опять ушел работать — опускать батометры на глубину две с половиной тысячи метров.

У Жени вывалилась пломба из зуба. Каждый раз после обеда он занимается забавным «самолечением»: достает спичку, прочищает дупло и пальцем вставляет кусочек металла на место. Делать нечего: зубного врача у нас нет и приходится применять доморощенные средства.

К своему доктору («специалисту по всем болезням») мы стараемся обращаться возможно реже, так как, по словам самого Петровича, его первая помощь будет одновременно и… последней для больного.

21 ноября