Жизнь на льдине

Договорились передать несколько корреспонденций: мы с Теодорычем — в «Правду», Женя — в «Комсомольскую правду», Пэпэ — в «Известия» и в «Ленинградскую правду». На несколько часов все уселись в жилой палатке писать статьи. Потом Теодорыч начал передавать их. Чтобы не отрывать его от радиостанции, я приготовил за Теодорыча обед: на первое — грибной суп, на второе — рисовую кашу, на третье — кисель.

Эрнст уже несколько раз пытался связаться с Баренцбургом на острове Шпицберген, но все безрезультатно.

Связь с Баренцбургом нам необходима, так как мы с каждым днем все приближаемся к широте Шпицбергена.

После чая я пошел к трещине, чтобы проверить ее состояние.

Еще издали я увидел, как между льдинами плавает лахтак. Я вернулся в лагерь, взял винтовку, тихо подкрался к трещине, но лахтак вынырнул уже далеко в стороне. А я-то мысленно представлял себе, как вкусны будут печенка и рубленые котлеты из лахтака! Зверь, очевидно, угадал мои мысли и предпочел держаться как можно дальше. С охотничьим азартом я долго следил за ним, но так и не сделал ни одного выстрела. Вернулся в лагерь, так как крепко замерз.

Люди, одержимые страстью охотника, так же как и я, поймут мое разочарование. Несколько раз я оборачивался и смотрел в сторону трещины: лахтак явно не хотел доставить мне удовольствие. Все-таки это негостеприимно с его стороны: не так уж часто люди навещают его… Но ничего не поделаешь, мороз — серьезное явление, с ним шутить нельзя, надо было уходить домой. Мне послышался какой-то всплеск, и я, преодолевая ветер и мороз, пошел было в том направлении. Но потом все стихло. Может быть, мне только показалось?.. Я быстро побежал к палатке, чтобы не было больше соблазнов.

Подул сильный северный ветер, но в палатке тепло. Я хорошо согрелся за чаем и вскоре, выслушав немало острот и иронических замечаний о неудачливом охотнике, крепко заснул.

12 сентября

Петрович делает гидрологическую станцию.

Женя продолжает лепить свою ледяную лабораторию, быстро научившись этому новому виду строительства.

Я на сегодня стал жестянщиком: делаю из пустых бидонов подставку для керосиновых ламп.

Женя оторвался от своих ледяных дел только для того, чтобы определить наш адрес, то есть координаты. Солнце опустилось уже очень низко, скоро оно и вовсе покинет нас. Тогда Федоров будет делать астрономические определения по звездам.

Женя подсчитал, что за пять суток мы «проехали» двадцать пять миль.

Теодорыч пытается связаться с Баренцбургом, но это не удается. Кренкель не скрывает своего раздражения.

— Ну и радисты! — сердито восклицает он.

С охотой у меня положительно не ладится. Взяв ружье, я с уверенностью в успехе отправился к трещине и еще издалека увидел плавающую нерпу. Три раза выстрелил, убил ее. Но она мгновенно… ушла под лед. Какая досада! Так хотелось накормить братков свежей нерпичьей печенкой. Завтра опять пойду с ружьем, постараюсь реабилитировать себя как охотника.

Удивительно, как мне не везет. Я уже придумываю тысячи оправдательных причин, но, как бы то ни было, виноват все-таки охотник. Женя меня успокаивает и говорит, что мертвая нерпа ушла под лед потому, что ее туда затянул сильный дрейф. Допустим, что это так, и то легче! Нерпу я убил, — это факт.

В первом часу ночи мы, лежа в меховых спальных мешках, слушали замечательный концерт Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски. Дирижировал профессор Александров. Концерт транслировался из Парижа: сейчас там с огромным успехом проходят гастроли. Мы были вдвойне рады: во-первых, слушали знакомые задушевные песни, которые заставляют и немного грустить, и радоваться, и смеяться, а во-вторых, как бы разделяли бурный триумф ансамбля в Париже. Слышно было, как большой концертный зал грохочет аплодисментами; сюда, к нам на полюс, доносились возгласы «браво», «бис». Действительно, было чем восторгаться: ансамбль исполнял лучшие номера своего репертуара.

Мы попросили товарищей на острове Рудольфа передать через Москву в Париж профессору Александрову, что самые северные слушатели мира шлют сердечный привет всем музыкантам, певцам и танцорам, прославляющим советское искусство за рубежом.

Петр Петрович вернулся в палатку очень поздно — в два часа ночи. За день он сделал гидрологическую станцию на глубине тысяча метров и полную серию вертушечных наблюдений. Мы рассказали ему о концерте. Петрович крайне сожалел, что не смог слушать.

13 сентября

Женя переносит все гравитационные приборы и маятники из жилой палатки в ледяную обсерваторию. Он установил их, проверил и тут же, не отдыхая, начал работать. Десять часов он не покидал нового ледяного дома, выражая полное удовлетворение его прочностью и удобствами.

Воспользовавшись замедлением в дрейфе нашей льдины, Петр Петрович опять опустил груз на дно океана. Центральный полярный бассейн неожиданно «обмелел»: глубина — три тысячи семьсот шестьдесят семь метров, на пятьсот двадцать шесть метров меньше, чем показал предыдущий промер, сделанный всего лишь в тридцати двух милях севернее.