Жизнь на льдине

Чувствую, что спокойное житье на льдине окончилось, начинаются тревожные дни, надо быть к ним готовыми. За свою жизнь мы видели немало опасного. Мы большевики, и надеюсь, что сумеем победить и стихию!

Я вылез из палатки, накормил Веселого, осторожно пополз по льдине проверять хозяйство… Лыжи отброшены в сторону, засыпаны снегом. Нарты опрокинуты и скрылись под сугробом. Нарты с походным и аварийным оборудованием покрыты снежным валом.

Позвал Петровича. Он вылез из палатки, и мы вместе пошли к трещине, чтобы узнать, в каком состоянии находится гидрологическая лебедка.

На всякий случай привязали себя друг к другу веревками, взяли лопаты и пешни.

На полпути Петрович заметил новую трещину. Трудно было только разобрать, как глубоко она проходит. Петя нагнулся и сказал:

— Очевидно, под влиянием ветра льдина лопнула.

Я сунул туда лопату — она провалилась. Дальше идти не было смысла, так как каждое мгновение мы могли оказаться отрезанными от лагеря. Пока мы стояли, вода начала пробиваться сквозь трещину и заливать обломок льдины. Скоро образовались разводья, и мы поняли, что путь к гидрологической палатке отрезан.

Вернулись обратно в лагерь.

Вскоре Петрович ушел проверить, не разошлась ли трещина у хозяйственного склада.

Я очищал нарты от снега. Ветер пробирался сквозь меховую рубашку, снег проникал во все поры… Больше получаса нельзя было оставаться на улице.

Сыграл с Кренкелем в шахматы.

Женя обрабатывал материалы гравитационных наблюдений.

Временами прислушиваемся. Нашу льдину часто толкает. Невольно смотрим на барометр. Пытаемся успокоить себя тем, что давление немного поднимается.

Толчки льдины настолько усилились, что осыпается снег с боков палатки. Такое впечатление, будто мы живем в каком-то мешке, который чья-то сильная и невидимая рука основательно встряхивает.

Спим по очереди; ладо быть все время начеку!

ФЕВРАЛЬ

1 февраля

Я играл с Теодорычем в шахматы. К концу партии мы услышали сильный треск позади палатки. Решили не прекращать игры (мне казалось, что я все-таки выиграю). Когда выяснилось, что мое положение безнадежно, мы стали прислушиваться. Треск возрастал.

Я хотел пойти посмотреть, что происходит в лагере, но Эрнст сказал: «Не ходи, промочишь одежду… Я дежурный и сейчас туда отправлюсь…» Он тут же вышел, осмотрел все вокруг палатки, но ничего опасного не обнаружил.

Легли спать не раздеваясь. Треск возрастал… Мы с Теодорычем тихо разговаривали… Вскоре я услышал странный скрип в самой палатке. Разбудил Женю и Ширшова.

— Надо одеваться, — сказал я им. — Под нами скрипит лед…

Женя усмехнулся и ответил:

— Зачем одеваться?!. Это снег оседает, потому и скрипит.

Я хотел выйти из палатки, но Теодорыч опять уговорил меня остаться, сказав, что осмотрит все сам.

Тем временем Ширшов оделся и вышел из палатки с фонарем. Вернувшись, он сказал:

— Трещина проходит рядом с нами…

Петрович был абсолютно спокоен. Он сделал это сообщение тем же тоном, каким он обычно говорит «взял станцию».

Вышли из палатки. Действительно, в восьми метрах от нашего жилья виднелась узенькая трещина. Ширшов присмотрелся к ней и заметил, что края льда колышутся.

Мы постояли несколько минут, осмотрелись кругом. Пурга не успокаивалась. Метель заносила нас снегом.

Вернулись домой. Теодорыч сказал:

— Надо прежде всего попить чайку.

Обсудили план дальнейших действий. Ширшов снова отправился к трещине и вернулся с неприятным известием:

— Трещина разошлась на пять метров и прошла мимо склада…

Мы немедленно направились туда. Я пробил топором ледяную крышу, прыгнул внутрь и… очутился в воде: склад затопило. Надо было спасать все ценное имущество… Мы вытащили его из склада, отвезли на середину льдины и закрыли перкалем. Пошли вдоль трещины. Женя взял свой магнитный теодолит. Оказывается, трещина была не единственная. За дальней мачтой антенны мы увидели вторую трещину, ограничившую нас с востока. Под вой пурги наше ледяное поле, казавшееся таким прочным, расползалось на куски.

Вернулись в палатку. Теперь здесь грязно, неуютно. На полу, поверх мягких хлюпающих шкур, разостлан перкаль. С потолка свешиваются обрывки проводов, валяются размокшие книги. Лежит толстый сверток резинового клипер-бота. Мы отогреваем его, перед тем как надуть.

Эрнст завел патефон. Всегда в самые тяжелые и тревожные минуты он садится играть в шахматы или заводит патефон.

Под ударами ветра громыхает ветряк.

— Ну как ветер, не стихает? — спрашиваю я братков.

Все прислушиваются и молчат. Я говорю:

— Вот что, братки: теперь, когда будете обходить лагерь, к краю льдины не подходите. Теодорыч вчера чуть не сорвался. Если что-либо случится с кем-нибудь из вас, считайте: пропали двое; мне тогда тоже нет смысла возвращаться на землю!

Теперь нам уже ясно, что льдина треснула и разошлась на несколько частей. Мы все еще живем под надежным кровом нашей старой палатки, хотя готовимся в любую минуту покинуть ее: из-под пола наружу выступают подозрительные «озера» воды.

Наше ценное имущество мы грузим на нарты. Работаем торопливо, но стараемся захватить все до последней нитки, чтобы ничего не оставить в добычу льдам.