Жизнь как жизнь и фэн-шуй в придачу

Вот это да! Мы, оказывается, настолько привыкли к своему, мягко говоря, свинарнику, что стали воспринимать цвет штукатурки как естественный колер стен. То есть мы с ним окончательно сжились, глаза он не резал, а что не бросается в глаза, то и сердце не беспокоит. Уж где-где, а у нас и так ежедневно случается что-нибудь, вышибающее собой все предыдущие беспокойства. А начатый невесть когда ремонт, вообще, находится на сто двадцать пятом месте.

Но, товарищи, это же для нас — на сто двадцать пятом! Это мы — такие, можно сказать, в каком-то смысле — моральные уроды. Все прочие — люди нормальные: ценят интерьер, внешний вид, знают, что удачная вывеска обеспечивает чуть ли не половину прибыли.

Как-то одна моя знакомая рассказала такую историю. Умер знаменитый гинеколог. Он был великолепнейшим врачом, спас, в буквальном смысле, жизнь сотням (если не тысячам) женщин. На него молились, его боготворили. Гроб с его телом женщины несли до кладбища на руках.

Моя знакомая лежала в то время в кардиологии в одной палате с бывшей его пациенткой. И вот, узнав о смерти доктора, удалившего ей фиброму и вернувшего ее с того света, дамочка со слезами бросилась к лечащему врачу, к завотделением, к главврачу с просьбой отпустить ее на похороны. Клялась, что и сердце ее выдержит, и ничего с ней не случится, и расписку она какую угодно напишет. «Вы представляете — не отпустили! — плакала она в палате. — Надо будет сбежать на денек. Говорят, он дома такой евроремонт отгрохал — такая возможность собственными глазами все увидеть! Еще бы — при таких деньжищах-то, чего ж не жить!»

А он и не жил-то, как раз. Он умер. Жила она, потому что в свое время ей посчастливилось попасть именно в его руки. И рыдала она, совершенно искренне, оттого, что ей не удастся увидеть ХОРОМЫ врача. Ей было лю-бо-пыт-но. А еще — упускался шанс самозабвенно, с видом знатока, сплетничать потом перед товарками. Действительно — горе у человека.

Так что замечание Вениамина возымело эффект ушата холодной воды, опрокинутого на мою бестолковую голову.

— Веня, а что ж вы раньше-то ничего не говорили?! — возмутилась я. Вроде как все дело застопорилось только из-за того, что мы не получили руководящего указания от постороннего лица, в данном случае — Вениамина. А сами-то мы и не видим ничегошеньки…

— А что? Да я и привык уже, — ответил Веня.

Понятное дело: среда — засасывает.

— Так. Завтра я отпрашиваюсь с работы и еду за обоями. А вечером начинаем приводить жилище в приличный вид.

— Я — с вами.

— Ну вот еще. Веня, зачем? Вам завтра на работу, кажется? Вот и идите. И спокойно работайте. Не нужно создавать лишние трудности. Вам их и так хватает.

— Да не беспокойтесь вы за меня. Я с вами хочу пойти. Даже просто донести столько рулонов бумаги — и то вам помочь нужно.

— И я, — заявила вдруг Лера. — И я с вами пойду.

— А ты-то — зачем? Тебе, кажется, в институт надо?

— А вы купите что-нибудь не то, а мне потом смотреть на это десять лет! Нет уж, я сама должна выбирать. Ты же не против? — Лера повернулась к Вениамину.

— Конечно, конечно. Лерочка, это замечательно просто, что ты так решила, — засуетился тот.

— Это еще что за новости? — возмутилась я. — Еще не хватало прогуливать институт!

— Нет, Жанна Валерьевна, вы же понимаете: человек сам должен создавать свою среду обитания. Иначе, если что-то окажется вразрез с его вкусом, он постоянно будет испытывать ощущение дискомфорта. А отсюда — и до депрессии, и до нервных срывов недалеко.

— Та-ак, значит, голые стены ни у кого дискомфорта не вызывали. А мною выбранные обои — к Нервным срывам приведут?!

— Нет-нет, вы не так поняли. Просто, если Лерочка хочет пойти с нами — пусть идет. Ей очень нужны положительные эмоции.

— Здрасьте, а я, что, — левый? Мне тоже положительные эмоции нужны. И я — с вами.

Я схватилась за голову. Если еще кто-нибудь скажет хоть слово, я пойду на преступление.

— Все. Все, кому завтра в школу, — идут в школу. И учатся! Вовка, а ты еще попытаешься узнать хоть как-то, может это — ерунда все и зря мы тут на пустом месте панику устраиваем?

— Ну да, и тогда мы вообще ничего не сделаем. Так и будем продолжать жить как бомжи.

— Вовка!

— Да ладно. Но, поскольку я выполняю важную дипломатическую миссию, я требую, чтобы мои интересы были учтены. Хочу стены — с мишками. Или — с ежиками. Или — с собачками. А на потолок — звезды и луну.

— Вовка! — заорали все хором.

— А что? — невинным голосом поинтересовался он. — Я, может, не наигрался. У меня, может, детство трудное было с вами. Я, может, маленьким побыть хочу.

На следующее утро будильник трезвонил почему-то особенно мерзко. Я попыталась перейти в вертикальное положение и тут же опять плюхнулась на постель. Мало того, что раскалывалась голова, так еще было полное ощущение, что меня накануне изрядно избили тяжелыми пыльными мешками: болела каждая клеточка, а в горле словно отложился толстый слой отвратительной пыли или чего там еще. Вот только заболеть мне и не хватало!