Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам

В 1833 году твой отец и я занимали квартиры, расположенные одна напротив другой на Парламент-стрит. В число моих обязанностей как парламентского агента входил надзор за выполнением парламентских поручений и очень часто – собеседования и переговоры с землевладельцами, по чьим владениям должна была пройти железная дорога. Поэтому мы постоянно сталкивались друг с другом. Чтобы нам удобнее было общаться и координировать жизнь, твой отец придумал натянуть от его квартирки к моей шнур через всю Парламент-стрит. Когда он дергал за него, у меня звонил колокольчик. Таким образом он или подзывал меня к окну, чтобы передать телеграфические сигналы, или, еще чаще, будил меня утром, когда нам случалось вместе выезжать за пределы города, а такая необходимость возникала довольно часто, о чем можно было и не упоминать. Соседи, которые никак не могли взять в толк, что это за приспособление, очень удивлялись.

Думаю, что в ту пору он вообще редко ложился спать. С другой стороны, я не могу вспомнить, чтобы он выглядел уставшим или пребывал в плохом расположении духа. Вероятно, таково было устройство его натуры, позволявшее обходиться практически без сна. Он был заядлый курильщик и нередко дремал в кресле, не выпуская изо рта сигары. Если мы должны были выехать из города в пять или шесть часов утра, он подчас будил меня колокольчиком около трех, бодрый, уже одетый и в совершенном восторге от моего недовольства тем, что пришлось подняться на два или три часа раньше, чем было нужно.

Нельзя было даже предположить, будто он всю ночь просидел над планами и расчетами, погруженный в серьезнейшую работу, какая любого другого человека на следующий день полностью лишила бы сил. Но именно таков был его характер, я никогда не видел его иным – всегда лишь полным энергии и готовым к работе, как если бы он спокойно спал всю ночь и замечательно отдохнул.

В те времена еще не существовало железных дорог – мы были вынуждены сами их строить. Поэтому приходилось довольствоваться более медленными, но не менее приятными путешествиями в почтовых экипажах. У твоего отца была бричка. Он сам ее конструировал, предусмотрев, чтобы ему было удобно перевозить свои чертежи и планы, инженерные инструменты, а также иные приспособления, созданные для удобства человека, главным из которых была большущая коробка для сигар. Мы выезжали на рассвете, а иногда и в кромешной тьме. Наши прогулки по сельской местности я до сих пор вспоминаю как приятнейшие из всех, в которых когда-либо участвовал. Но могу с полным правом сказать, что при всем удовольствии, которые они нам доставляли, мы никогда не выпускали из виду дело, которым были заняты и для которого, собственно, они и предпринимались.

Я не знаю другого человека, который обладал бы такой смелостью, многим показавшейся бы безрассудством, и при этом меньше бы доверялся случайности и не спешил воспользоваться всякой возможностью для достижения цели. Не сомневаюсь, что можно найти немало примеров проявления этого качества в его инженерных экспериментах. Но мне хочется сказать о нем еще и как о дипломате – дипломате необыкновенно внимательном и обходительном.

Не раз и не два мы совместно пытались склонить на свою сторону землевладельцев. Мне представилось множество случаев, чтобы во время этих утомительных дискуссий оценить его мастерство и обходительность. Конечно, когда все кончалось, мы от души смеялись над аргументами, которые приводили наши оппоненты, доказывая совершенную бесполезность нашего дела, которое, по их мнению, в самом скором времени должно было полностью разорить не только наших сторонников, но и всю страну. Но в процессе этих переговоров нужно было держать ухо востро, не позволяя себе ни излишней самонадеянности, ни того, что могло бы показаться им обидным, – и г-н Брюнель проявлял виртуозность, свойственную лишь истинным дипломатам.

Я часто сопровождал его в поездках на запад Англии, в Глостер и Южный Уэльс, когда там должны были состояться общественные собрания. У меня было много возможностей наблюдать за той невероятной популярностью, которую он всюду немедленно завоевывал. Когда он вставал с места, чтобы обратиться к собранию, его приветствовали громкими криками. В конце своей речи, замечательной в том числе и простотой языка, скромностью и глубоким знанием предмета, он неизменно срывал аплодисменты.

Искренне твой,

Джордж Бёрк.

Изамбарду Брюнелю, эсквайру»

Глава 4

Колея

Вот кто-то крикнул сам не свой:

– А ну, пусти! —

И начал спорить с колеей

По глупости.

Он в споре сжег запас до дна

Тепла души,

И полетели клапана

И вкладыши.

В. Высоцкий, «Колея»