Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам

Его дорожный экипаж, в котором ему частенько доводилось проводить часть ночи, был построен по его собственному плану и являл собой истинное чудо в отношении мастерства и комфорта. Его работоспособность поддерживалась, безусловно, умеренностью привычек, а также легким и жизнерадостным характером. Единственной роскошью, которую Брюнель позволял себе в избытке (и, вероятно, во вред собственному здоровью), был табак. Он держал во рту сигару всегда, даже в постели. Где бы он ни работал, при нем была огромных размеров кожаная сигарная коробка, прекрасно знакомая его друзьям и так же хорошо служившая им, как и ему самому.

Он проявлял замечательные легкость и жизнерадостность своего характера. Его нельзя было увидеть мрачным; напротив, в путешествиях и на отдыхе он вел себя как выпущенный на свободу мальчишка. Не находилось такой забавы, на которую он не был бы готов. На старой дороге в Бате в Вилтширской меловой горе вырезана лошадь. Эта достопримечательность уступает известностью лишь знаменитой Беркширской долине. Местное население яростно сопротивлялось принятию билля о Большой Западной железной дороге, опасаясь потерять доходы от проезда конных экипажей. Однажды вечером кто-то предложил превратить лошадь на горе в локомотив. Брюнелю страшно понравилась эта идея, он тут же по памяти набросал лошадь, примерно рассчитал площадь изображения и составил план, как превратить ее в локомотив. Для этого, по его замыслу, десять мужчин должны были отправиться в двух экипажах к изображению, наметить колышками новый рисунок и затем срезать торф и закрыть им оставшуюся часть лошади. Из трубы должен был подниматься столб пара, а под изображением предлагалось выбить аббревиатуру, обозначающую Большую Западную железную дорогу, оскорбительную для местного населения. Безусловно, никто не собирался приводить этот шуточный план в исполнение, но Брюнель частенько вспоминал его и посмеивался над тем, какую сенсацию он мог бы произвести.

Да, у него был замечательный характер. Он всегда с готовностью прощал другим упущения и даже небрежность. Служащие Брюнеля любили его, и он никогда не забывал тех, кто работал с ним и его отцом со времен строительства туннеля, которое сопровождалось многими опасностями и волнениями.

Без сомнения, труды тех трех лет, заложившие фундамент или, лучше сказать, соткавшие ткань его репутации, подорвали его здоровье и в результате сократили дни его жизни. Все, за что он нес ответственность, он с настойчивостью старался сделать сам. Я сомневаюсь даже, что он когда-либо подписал профессиональный отчет, который не был бы от начала до конца составлен им самим; и каждая конструкция на Большой Западной, от небольшого водовыпуска до виадука в Бренте и Мейденхедского моста, была полностью, во всех деталях спроектирована им самим».

Ну и, чтобы уже закончить эту главу, посвященную самому общему описанию начала той деятельности, на которую я потратил жизнь, приведу письмо одного из моих ближайших друзей – г-на Джорджа Бёрка, написанное им моему сыну – которого, кстати говоря, тоже зовут Изамбард Брюнель.

«Мне посчастливилось много лет быть другом г-на Брюнеля, и этому я обязан многими лучшими часами моей жизни.

Почти три года, а именно во время парламентских состязаний за Билль о Большой Западной дороге, редко случался такой день, чтобы мы не встречались. Обычно нас сводило дело, которым мы оба были заняты. Но подчас мы проводили и свободные часы, отводя их для приятного времяпрепровождения. Именно г-ну Брюнелю, как никому, благодаря его энергии и духу, удавалось сочетать одно с другим. Мне с ним было не сравниться, а потому я всегда был благодарен ему за приглашение в компанию.

Не стану перечислять многие случаи, иллюстрирующие ту свободу, с какой он переходил от самых тяжелых и ответственных дел к мальчишеским выходкам, ничуть при этом не ослабляя внимания к существу дела, которым был занят. Но все, кто знал его так близко, как я, подтвердят, что он обладал таким свойством.

Мне кажется, что никогда не существовало более жизнерадостного человека столь высоких интеллектуальных способностей, и мне нравится думать о друге своих юных лет как о веселом и добросердечном человеке даже больше, чем как о серьезном профессионале, каким он, несомненно, являлся.