Жизнь и смерть генерала Корнилова

С офицером-квартирьером я отправился в дом дьякона Черных (кажется, так звали его), где была отведена для Верховного квартира. Меня встретила очень интересная молодая дама, оказавшаяся женой дьякона, пригласившая меня войти в комнату. На мой вопрос, нет ли у них в сараях оставшихся большевиков, она ответила незнанием и советовала для полного успокоения обыскать их.

– Как будто бы кто-то стрелял из нашего двора в момент прихода армии! – закончила хозяйка дома.

– Хан Ага, не входи в сеновал до восхода солнца, нам кажется, что там есть спрятавшиеся большевики. Только что убили Ибрагима (азербайджанец из конвоя). Он, подойдя к окну соседнего дома, постучал и спросил, свободна ли хата. В ответ грянул выстрел и убил его наповал! – сказал мне туркмен.

В шесть часов утра Верховный, придя в квартиру, пожелал снять сапоги, чтобы просушить их немного. Фока с трудом стянул их, так как они и носки превратились в месиво. Верховный ничего не мог надеть взамен снятого, ибо возчик-чех, как я уже говорил раньше, еще в Рязанской станице бежал со всеми нашими вещами.

– Да, Хан, в эту ночь была обстановочка! Не окажись большевики такими уступчивыми, вся армия замерзла бы! – говорил Верховный, отогревшись немного за чашкой чая.

Часов в десять утра начался обстрел станицы большевиками. Снаряды сперва начали ложиться во дворе дьякона, а потом стали падать перед домом, перед самыми воротами и дверьми его. В продолжение четырех дней весь двор и вся площадь перед домом покрывалась глубокими ямами. При каждом разрыве снаряда дьякон бросался под стол и, забывая свой священнический сан, в присутствии жены, ругал площадной бранью ученых всего мира за то, что они придумали такое зло, как пушка. «Боже, Боже, вот-вот разрушат мой дом, и я останусь без него! Господи, зачем ты послал этот проклятый большевизм!» – причитал он, то бросаясь под стол, то пряча свою голову, как страус, среди горы подушек.

– Я, Мура (Марьей Ивановной звали его жену), пойду лучше в церковь, Господу Богу помолюсь. Он меня успокоит. Здесь все нервы себе истрепал! – говорил он жене, уходя в церковь.

Не прошло и полчаса, как он стремглав прибежал домой, так как снаряды рвались в ограде церкви и еще больше нервировали его, чем дома.

– Господи, Господи, ведь эта сволочь может убить человека ни за что, ни про что, да еще невинного! – говорил дьякон, ныряя в подушки при каждом новом разрыве.

Баткин, видевший все это, шутя посоветовал ему спрятаться под кровать, так как снаряд не пробьет никогда кровать с толстой периной – застрянет в его пуху. Обезумевший дьякон принял это за чистую монету и стал прятаться туда, следуя советам своего доброжелателя.

Перед обедом я рассказал о дьяконе Верховному, чтобы успокоить его. Верховный, еле удерживая себя от смеха, сказал:

– Ведь на вашем доме крыша железная, и я думаю, что снаряд ее не пробьет.

– Ой, нет, господин генерал! Она у меня старая и давно не крашенная! – ответил диакон, настороживший уши, как заяц, при словах Верховного.

Верховный, не выдержав серьезного тона, громко расхохотавшись и махнув рукой, ушел в свою комнату, куда скоро Фока подал обед, и Верховный, Долинский и я начали с удовольствием его уничтожать.

После обеда пришел какой-то мужик от священника, который сказал дьякону, что его просят прийти на погребение.

– Что, хоронить в такое время?! Какой черт, прости душу мою, заставил их умирать в этакое время! Не пойду я! Пусть батюшка сам хоронит! – кричал он жене, когда она начала уговаривать его идти хоронить убитых.

– Но ведь это же убитые добровольцы, и ты должен идти, раз батюшка тебя зовет! – убеждала мужа Мария Ивановна.

– А меня не могут убить сейчас? Пусть батюшка сам хоронит – работа невелика, а я на смерть не пойду! – отвечал дьякон жене, не двигаясь с места, и только после приказания Верховного он, проклиная всех мертвецов на свете, все армии и командующих, отправился в церковь.

17 марта, часов в одиннадцать утра, к Верховному прибыли с визитом представители Кубанской области. В три часа дня Верховный ответил им также визитом. Вечером того же дня состоялось совещание с Кубанской радой, присоединившейся к Добровольческой армии вместе с отрядом капитана Покровского. На этом совещании было решено о совместном действии кубанцев с Добровольческой армией против общего врага – большевиков, под командой Верховного. Во время этого совещания, около 8 часов вечера, вдруг неожиданно в станице поднялась беспорядочная стрельба из винтовок и пулеметов. Члены совещания, один за другим, начали поспешно выбегать из комнаты Верховного. Первым, со словами: «Где моя лошадь?», выскочил капитан Покровский и куда-то исчез. За Покровским бросился кубанский атаман полковник Филимонов, сказав, что надо спешить защищать одинокую, оставшуюся в обозе женщину. Кто была эта одинокая женщина, никто не знал! «К-хэ, к-хэ» – слегка покашливая, спокойно вышел генерал Алексеев, а вслед за ним вышел хмурый и недовольный генерал Деникин. Как только Верховный остался один, он, обращаясь к генералу Романовскому и к нам, сказал: