Не прошло и минуты, как в управлении появился свет и вошедший в него наш партизан крикнул: «Эй, ребята, входите! Управление в наших руках!» Под крики: «Да здравствует генерал Корнилов!» мы вошли в управление. Верховный приказал принести лампу и сломать замок двери боковой комнаты и освободить кричавших в ней. Оказалось, что в ней сидели наши конные разведчики, пойманные большевиками и ожидавшие дальнейшей своей участи. Найдя в управлении ящики с патронами, Верховный был этим очень обрадован и, поставив часовых, поспешил выйти на улицу, чтобы узнать о результате боя. При выходе из управления Верховный, услыхав из одной из комнат стоны, направился туда. Войдя туда и зажегши спичку, он увидел на полу облитого кровью большевика, который просил, чтобы его добили. Это был тот человек, который выстрелил в Верховного.
– Зачем же ты пошел против своих? – спросил Верховный большевика.
– Заставили! – еле слышно проговорил он.
– Прикажите, чтобы его отсюда убрали в лазарет и сделали перевязку, когда окончится бой! – приказал мне Верховный, выходя на улицу.
– Ну, что, Иван Павлович, все благополучно? Все войсковые части переправились на этот берег? Сейчас же дайте знать генералу Маркову, чтобы он приложил все усилия и захватил эти орудия, которые работают сейчас у большевиков. Снарядов здесь не оказалось. Нашли четыре-пять ящиков патронов! – говорил Верховный явившемуся с переправы генералу Романовскому.
Снег перестал падать, и сквозь быстро бежавшие тучи иногда выглядывала луна. С разных сторон станицы раздавались одиночные выстрелы. Верховный, стоя на крыльце управления, встречал прибывающие войсковые части.
– Хан, вызовите из избы этих мирно гогочущих беспечников и передайте им, что бой еще не окончен. Пусть сейчас же соберутся у станичного управления! – приказал Верховный, увидя в ближайшей избе группу людей с белыми повязками на папахах – знак принадлежности к Добровольческой армии.
Войдя в хату, я увидел следующую картину: на столе стоял горшок с молоком, к которому поочередно прикладывались присутствующие.
– Петя, оставь мне немного, а то все выдуешь, – говорил один, с полным ртом хлеба, другому, в полувоенной одежде без погон, который, держа винтовку в одной руке, пил молоко.
– А, господин корнет, отведайте с нами молока и отогрейтесь! – обратился ко мне Петя, узнав меня.
– Эх, ты, ведь ничего не оставил, а предлагаешь! – произнес другой, заглядывая в пустой горшок.
В углу у печки плакала баба. Недалеко от нее на полу лежал убитый солдат. На мой вопрос, кто это, кто-то, продолжая жевать хлеб, ответил:
– Да большевик, такой-эдакий!
– Что, он уже умер? – спросил я.
– Наверно! – произнес один из присутствующих и, подойдя к трупу, стал ногой на грудь.
Из груди убитого с шипением потекла кровь.
– Коля, вытри свой штык! Посмотри, он весь в крови!
– Кто это его так? – спросил я.
– Я, – отозвался Коля (партизан), вытирая штык и ствол винтовки.
– Как же это?
– Да так! Я кричу ему: «Не стреляй, и я не буду стрелять!», а он выстрелил прямо мне в упор, но промахнулся. Тогда Коля его одним выстрелом ухлопал! – говорил Петя, а остальные слушали молча.
– Что, он твой муж? – спросил я у плачущей бабы.
– Нет! – ответила она и опять начала всхлипывать.
– Это, наверно, ее близкий друг! – гоготала молодежь.
Вокруг трупа на полу ползал ребенок. В комнате было тихо, уютно. В углу перед святыми образами ясно и мирно горит лампадка. Лики их мне кажутся страшными. Я поспешил выйти на улицу, передав приказание Верховного. Некоторые сейчас же последовали за мной.
– Убить-то убили, а тело оставили! Уберите его из моей хаты! – кричала женщина вслед уходившим, но на нее никто не обратил внимания.
– А где же Коля? – спросил я, заметив его отсутствие.
– А в самом деле, где Коля? – спрашивали друг друга вышедшие.
– Эй, Коля, где ты?! Выходи сюда скорее, – крикнул кто-то.
– Сейчас! – послышался голос из хаты.
Я посмотрел в окно. Коля сидел на полу и натягивал сапоги, снятые с убитого большевика.
– Господа, не нужна ли кому-нибудь из вас шинель? – крикнул он, подойдя к окну.
– Ну ее. Вся в крови! Была бы чистая, я взял бы! – проговорил Петя, кутаясь в воротник шинели и идя за мной.
Ново-Дмитриевская станица
16—24 марта 1918 года.
Постепенно войска после боя начали собираться у станичного управления, а Верховный, сидя в нем, следил за вскрытием ящиков с патронами, оставленных большевиками. Он сам помогал распечатывать их, радуясь, что армии досталось такое богатство. Здесь же он получал донесения и посылал приказания. На рассвете генерал Марков донес, что им отняты орудия со снарядами, но вывезти он их не может, так как все завязло в грязи и замерзло. Для снарядов просил прислать повозки. Получив такое известие, Верховный был счастлив.
За работой в управлении прошла вся ночь. Часов в пять утра генерал Романовский, обращаясь ко мне, сказал:
– Хан, голубчик, пойдите в квартиру, отведенную Верховному, и попросите хозяйку приготовить для него что-нибудь поесть и затопить печь. Он, бедняга, изнемогает от холода и голода.