Жизнь и смерть генерала Корнилова

Поговорив с нами и расспросив, где и как мы попали в плен, он велел перевести нас в другую камеру и поставить кровати с соломенными матрасами. Через два дня к нам перевели из Суража Реджэба Гельдиева, Халлу Халедова и других пять туркмен, взятых также в «плен».

– Бэ, Хан Ага, и ты здесь? – говорили они, широко открывая глаза от удивления, увидя меня, и со слезами на глазах они начали рассказывать мне о тех издевательствах и побоях, которые им пришлось перенести.

– Они не арестанты, а рыцари, попавшие в плен в честном бою. Люди эти честные и гуманные, а потому и мы должны отнестись также гуманно. Они верят в одно, а мы с тобой, Майцапура (солдат-фронтовик, наш сторож), верим в другое, и верующих надо уважать. Не правда ли, товарищ Майцапура? – обратился Рубинштейн к солдату, который являлся как бы нашим сторожем и надзирателем.

– Конечно, конечно, товарищ Рубинштейн! Я с удовольствием поделюсь с ними всем, что имею. Я знаю их по Туркестану, когда я служил в Мерве. Я знаю немного и очень люблю их обычаи. Вы не беспокойтесь, все будет сделано, – они нам кунаки, пока будут здесь! – отвечал Майцапура.

– Майцапура, ты не знаешь, что с нами хотят делать дальше? – спросил я спустя три дня, отдохнувши и пришедши в себя.

– Не знаю точно! Офицеров, кажется, приказано отправить в Могилев, а туркмен в Брянск, где сейчас содержится сто человек с тремя офицерами! – ответил Майцапура, принесши нам обед, который состоял из картофеля и селедки.

На мой вопрос, каким образом могли попасть в плен сто человек туркмен и как фамилия офицеров, он, справившись в канцелярии, сообщил мне, что офицеры: поручики Канков и Захаров и корнет Салазкин (все первого эскадрона, командиром которого был полковник Эргарт) сдались! Майцапура нам даже рассказал, как это произошло.

– Поручик Канков, отделившись с джигитами от полка во время перехода железной дороги, 26 ноября наткнулся на большевиков и, не желая вести с ними бой, послал парламентера-джигита к комиссару – с предложением сдаться. Комиссар приказал поручику Канкову и всем туркменам разоружиться. Когда это было исполнено, то туркменам пришлось перенести ужасы и позор плена. Первым долгом всех джигитов обчистили, вплоть до нижнего белья, а потом некоторых начали избивать. В отрепьях и в опорках, в холодных вагонах их сначала доставили в Клинцы, но, за неимением пригодного помещения в городе, их, голодных и холодных, отправили в Брянск. Я сам видел, как тряслись они, бедняги, от холода в тряпье! – закончил свой рассказ Майцапура.

Рубинштейн, приходивший к нам в камеру каждый день, однажды велел всех нас отвести в баню.

– Ну, с Богом, только вымойтесь хорошенько, не жалейте мыла! – говорил он, отправляя нас в баню.

Бегство

13 декабря 1917 года.

Во время нашего обеда по коридору, мимо нашей камеры, проходила Лиза Танненбаум, машинистка, жалевшая нас во время допроса.

– Вас, корнет, хотят отправить в Могилев! – сказала она.

Услышав об этом, я попросил ее рассказать мне все подробнее.

– Хорошо, только на обратном пути. Я хочу достать журнал из шкафа! – сказала она, направляясь в конец коридора.

Взяв журнал, Лиза подошла к камере.

– Я хочу с вами поговорить, барышня, очень серьезно, – сказал я ей.

– Хорошо, с удовольствием, только сейчас я не имею времени. Через полчаса у нас кончатся занятия, и я приду выслушать вас! – сказала Лиза, торопливо уходя.

– Хан Ага даже в тюрьме любовь крутит! – сказал Реджэб Гельдиев, услыша мой разговор с Лизой и воображая, что я хочу затеять роман. Он хорошо понимал по-русски, так как окончил трехклассное городское училище в Теджене.

В томительном ожидании и в гаданиях о том, поймет ли она то, о чем я хочу с ней говорить, прошли эти полчаса. Если она не поймет, то меня сегодня или завтра отправят в Могилев, и тогда все кончено.

– Mademoiselle, надеясь на ваше доброе сердце, я хочу сообщить вам о том, что хочу сделать, и если вы можете, то помогите мне, если же нет, то постарайтесь забыть о том, что я вам скажу. Я обращаюсь к вам с этой просьбой как к женщине с добрым сердцем! – говорил я ей, когда она подошла к нам.

– Пожалуйста, я буду очень рада, если смогу вам в чем-либо помочь! – ответила Лиза, не подозревая о моем намерении.

– Я с моими людьми хочу бежать! – выпалил я.

– Что? Бежать? – отшатнулась она, широко открыв глаза. – Да разве это возможно? Это безумие!

Испуганный ее страхом, я пожалел, что сообщил ей о своем намерении.

– Если меня отправят в Могилев, то там без всяких разговоров расстреляют. К вам я обращаюсь за советом потому, что не имею здесь ни одной близкой души. Вы же – женщина, существо чуткое, должны понять меня, – говорил я ей.