Жизнь А.Г.

Жонглировать он научился в детстве, в Мелилье, в пору, когда единственными его кумирами еще не стали Эрнан Кортес и Франсиско Писарро. Его дядя по матери, Мануэль, был клоуном в цирке у самого Джеронимо Медрано, и в лето 1897 года, гостя в их загородном доме на виа Гранихера, обучил маленького Аугусто азам своего чудесного ремесла. Это был, пожалуй, единственный случай, когда жизнь Авельянеды могла пойти по совсем другому пути, но, однако же, не пошла.

Ему дважды довелось видеть дядю на сцене – один раз на гастролях в Малаге (туда отец иногда брал Аугусто, выбираясь по служебным делам), другой раз в Мелилье, во время сольного выступления в местном варьете. Мануэль де ла Гардо был настоящим гладиатором клоунады и мало в чем уступал своему патрону, великому “Бум-Буму” Медрано. Он блистал во всех жанрах, от эксцентрики до пантомимы: взбирался на вершину высокой башни, составленной из ночных горшков, колесил по арене на крохотном моноцикле, исполнял шутовские сонаты на разновеликих садовых лейках, жонглировал мячами, кольцами, булавами, коробками из-под сигар и даже трехногими табуретами. Он был легок, чертовски легок во всем, и публика, особенно дети, визжала от восхищения, готовая носить клоуна на руках. Покоренный Аугусто упросил дядю принять его в циркачи – хотя бы на правах подмастерья.

Обучение, проходившее на пустыре за домом, в тупичке между дырявой изгородью и старой купальней, запомнилось мальчику навсегда. Никогда впоследствии, даже в первые, самые трудные недели курсантства, его так много не били. Мануэль де ла Гардо был очень суровым клоуном. За малейшую оплошность на племянника сыпались тумаки; две пары потертых, рыжеватых с бурым, жонглерских мячей падали на траву значительно реже, чем на затылок Аугусто опускалась тяжелая, чертовски тяжелая рука дяди. Приобщение к волшебству стоило слез и синяков. Раз, не стерпев, Аугусто топнул ногой и бросил мячи на землю – бросил с вызовом, хотя по лицу его уже бежала судорога беззвучного плача. Но дядя с таким презрением указал ему в сторону дома, что мальчик стиснул зубы, поднял проклятую cuatro и, хлюпнув носом, продолжил тренироваться.

Стерпев все затрещины и издевки, он освоил технику жонглирования четырьмя мячами: “каскад”, “мельницу”, “фонтан”, двойную “бабочку”, и в первый же вечер после отъезда дяди стал королем предместья, кумиром всех местных босоногих идальго и маленьких сеньорит, которые бежали за ним по улице и выкликали имя Аугусто, как выкликают имя чернокнижника или героя. Успех был такой, что мальчик всерьез вознамерился стать клоуном. Он решил бежать на следующий год в Европу, добраться до цирка Медрано и поступить в дядину труппу – даже если это право придется отстаивать с кулаками. Но через год, сидя на коленях отца, он прочитал в газете о поражении отечества в Испано-американской войне, и портрет Мануэля де ла Гардо в изголовье его кровати навсегда уступил свое место Кортесу и Писарро.

Впрочем и позднее, в годы диктаторства, он не забыл своего увлечения. Иногда, сидя у себя в кабинете, Авельянеда выуживал из стола потертые, рыжеватые с бурым мячи, оставленные дядей в подарок, и принимался “укрощать воздух”, дополняя известные с детства “мельницы” и “фонтаны” трюками собственного сочинения. Как-то раз он даже проделал это на заседании государственного совета. Заскучав во время доклада министра образования, он взял с подноса три пустых чайных стакана, машинально взвесил их в руке и совершенно безотчетно, на мгновенье забыв, где находится, исполнил тройной “каскад”, чем поверг присутствующих в тягостное изумление. “Продолжайте, сеньор, – сурово молвил Авельянеда, поймав стаканы и возвращая их на поднос. – Но впредь постарайтесь быть более лаконичным”.

Это умение в нем особенно ценили многочисленные Кларетты, которых он брал в свою звездную цитадель. Когда, стоя на одной ноге, на карнизе террасы, прямо над сапфировой бездной, он жонглировал апельсинами, они верещали от ужаса, подгибали колени, будто пьяные, просили прекратить, а после, в постели, бывали особенно нежны, так, словно он положил к их ногам по меньшей мере Париж. Позднее Авельянеда утратил навык: в пору войны, особенно после майского мятежа, стало не до фокусов. Теперь же появился отличный повод его восстановить.