Мужчины не сразу поняли, что можно смеяться. В итоге засмеялся Тим, потому что я одарила его одним из своих фирменных взглядов.
Я осталась еще на бокал. Бартендер протер стойку, и запах рибая, слабея, выплыл за дверь.
В те времена когда «синие воротнички» – мужчины, которые работали в компании «Форд», – думали об Уолл-стрит, то от этих мыслей у них надувались вены. Они думали о таких барах, как этот, о марках вина, стоимость которых доходила до 350 баксов за бокал. Не то чтобы я сочувствовала мужчинам, подобным Тиму, – судьбу обитателя Уолл-стрит жалкой не назовешь, – но и другая сторона чрезмерно упрощала. Та ненависть была направлена не по адресу, и мужчины, подобные Тиму, если что, хотели, чтобы их ненавидели. Если бы ты сказала этим людям, что они – никакое не зло, то они стали бы возражать: что ты, что ты, зло, да еще какое! Мужчины необязательно хотят быть плохими парнями, но и обыкновенными тоже быть не желают.
– Здесь, – сказал мне Тим, широкими жестами обводя стойку, бутылки мужчин и бокалы женщин, – под вечер становится ясно, какой у нас выдался день: хороший или плохой. Рынок можно определять по настроению этого бара. Мы вкалываем, мы играем жестко, а по вечерам либо празднуем, либо топим в бокале свои печали. Это нездорóво. Как у боксера после раунда: хорошо он прошел или плохо, ты все равно дисфункционален.
Наверное, мне понравилась честность Тима. Он был отчасти простаком, отчасти джентльменом. Вик со временем стал бы похож на него. Все эти жалкие замены моего отца.
В тот вечер, когда я пошла расплачиваться, моя карта была отклонена. Такого со мной никогда не случалось – или, следует сказать, это было только начало подобных случаев.
– Я за нее, – сказал Тим бартендеру. Платиновая карта была зажата между его пальцами, как бритва.
Он был немаленьким, мой счет. Я заказала фуа-гра и стейк тартар, плюс пару бокалов вина. Такая еда была единственным известным мне способом утешиться.
Мы с Тимом обменялись номерами телефонов, и на следующий день я уже собиралась написать ему, что вышлю денежный чек на рабочий адрес. Но Тим написал мне первым. Спросил, знаю ли я какую-нибудь женщину или девушку, чтобы познакомить ее с его другом, которому нравится, когда его пинают.
Следующее сообщение пришло незамедлительно.
Я обвела взглядом свою комнату. Это была привлекательная и чистенькая квартирка, в которую я недавно переехала и которую боялась потерять. Она была скудно обставлена, потому что я потеряла работу в больнице. Я ее не потеряла. Закончился контракт. На предыдущей неделе я отказалась от кабельного телевидения и вернула в «Бергдорф» два платья, которые уже надевала. В те времена принимали все, без этикеток, с запахом сигаретного дыма. Разумеется, за это приходилось платить. Продавщицы брали одежду в руки, нюхали ее и смотрели на тебя, как на мусор.
Минуту спустя написала:
Пинать Тима было стократ здоровее, чем ужинать стейками с Виком.
– Типа прямо вот так, носком туфли?
Я стояла в гостиничном номере в «Сохо Гранд». Номер был очень маленький, зато оформленный со вкусом и темный. Тим стоял у стены в своей красивой рабочей рубашке и шикарных боксерах. Черные тонкие носки обтягивали икры его бледных ног. На мне была юбка в тонкую полоску с высоким разрезом и туфли на каблуке, которые Тим только что купил мне в Митпэкинге[14]. Я была расстроена, потому что позволила ему их выбрать. Черные слингбэки из лакированной кожи с открытым мыском. Дурость.
Тим торопливо кивнул, потому что подробные инструкции противоречили бы духу происходящего.
Я чопорно отвела ногу назад, потом впечатала яйца этого мужчины в мини-бар у него за спиной, в котором стоял графин со скотчем и бокалы для виски. Все зазвенело. Тим застонал, но не попытался закрыться. Но и не улыбнулся, и непохоже было, что достиг сексуального соития со своей болью.
В тот первый вечер, под музыкальное сопровождение