Женитьба Кевонгов

Прошли еще километра четыре и повернули к заливу. Малун отвлекся. Его сейчас больше занимали мысли о начале учебного года. «Сережа будет учиться! Очевидно, прошлогодний учитель двойками и упреками отбил у Сережи желание учиться. Я найду подход к Сереже и его отцу. Он будет учиться. Все будут учиться. Дурацкое слово «переросток». Кто его выдумал? Сейчас нивхи поняли значение образования. Не то, что во времена недавнего прошлого, когда родители забирали детей из школы, едва подходило время осенней охоты. Обгорелые Сучки — единицы. Жизнь — это дерево. А дерево растет вершиной. Старые сучья остаются под новыми, сгнивают и опадают. От этого дерево становится стройнее».

Вдруг Закун крепко схватил руку Малуна: охотники шли по еще теплым отпечаткам больших лап.

В это лето не пролилось ни одного дождя. Такого лета давно не было на Сахалине. Медведи, голодные и злые, бродили близ селений. Непрерывающееся утробное урчание и сосущая боль в желудке заставляли их бродить целыми сутками в поисках пищи.

…Медведица была старая. Огромная и сильная, она долго дралась с другими медведями, пока не стала хозяйкой большого урочища, богатого ягодой, муравейниками и дичью. Возвышенные места сплошь заросли длинноветвистой таежной брусникой, низкие сырые берега реки поросли голубицей и малинником. А осенью в реки входит кета. По утрам медведица выходила на реку и на перекатах ловила рыбу. Она ловко подхватывала цепкими когтями больших и упругих рыбин и бросала на берег. А там ее детеныши, маленькие и пушистые, прокусывали рыбам голову.

Поздно осенью медведица со своими детенышами уходила к верховью реки и ложилась в берлогу у подножия горы. Так было каждый год. Нынче же лето подходило к концу, а семейство медведицы еще не накопило жиру, чтобы думать о берлоге. Медведица остервенело преследовала бурундуков, разоряла их норы глубоко в земле и поедала все их запасы. Но рытье бурундучьих нор утомительно и еще больше истощало медведицу. Иногда ей удавалось поймать обессилевшую от голода куропатку. Тогда медвежата дрались из-за каждого перышка.

Она оставляла детенышей в кустах у суковатого дерева, а сама уходила на охоту. Однажды она вернулась с охоты и не нашла старшего медвежонка. Голод вынес его из кустов, и он обалдело понесся куда глаза глядят — авось где-нибудь да наткнется на пищу. Мать с другим медвежонком долго шла по следу глупого пестуна. Но на болоте потеряла его. Несколько ночей и дней она тонко и протяжно кричала, звала сына, но тот не объявлялся. Может быть, он нашел пищу и сейчас быстро накапливает жир. А может… Беспокойство не покидало ее.

Уже листья, трепетно дрожа, срывались с ветвей и нехотя ложились на землю. Уже начались нудные осенние дожди, способные вызвать только досаду. А медведи все рыскали в поисках пищи.

…Медведица долго не решалась идти через залив на косу. В давние времена она бывала там. И знала тамошние ягодные места. Но страшно идти туда — там люди. Когда медведица вспомнила людей, у нее заныла правая лопатка. Туда в позапрошлом году ударил человек чем-то горячим. Рана долго не заживала. Боль напоминает о встрече на косе, пугает ее. Но она хорошо помнит тамошние ягодные места. Скоро время ложиться в берлогу на долгую зиму. Надо за оставшееся время накопить жиру. На косу! На косу! И медведица, тяжело опустив голову, будто собираясь ударить невидимую преграду своим твердым лбом, решительно вышла на высокий берег залива.

— Нигде нет ягоды, а на косе ее много. Почему так? — спросил Закун. — Ведь и здесь не было дождей.

— Это объяснить легко. Когда идешь в густой туман, вся одежда промокает. Не так ли?

— Так, так, — поспешно ответил Закун.

— Растительность косы получает от морских туманов достаточно влаги, чтобы нормально расти.

— Гм-м-м, — промычал Закун.

…Следы на ягельнике пропадали. Но глаза врожденных следопытов вели по следу точно — кое-где медведь когтями ковырнул лишайник, кое-где на сучьях трепыхалась побуревшая шерсть. След с бугров повел на травянистую низину, поросшую по краям ольховником. Медведи проложили в нем тропу.

У обоих участилось дыхание. Стали оглядываться по сторонам. Кусты загустели, и охотники пошли, пригибаясь. Жухлая трава будто подстрижена. Это медведи ели ее. А в стороне от тропы в некоторых местах трава примята. Здесь медведи спали. Малун шел впереди и чуть не наступил на свежий помет медведя, бордовый от брусники. Куча. Еще куча. Значит, медведи постоянно обитают в этом месте. Где-то сидит медведь и поджидает преследователей.

Тропа раздвоилась.

— Иди по левой, — тихо сказал Малун.

Закун сделал два шага и повернул за Малуном.

— Ты чего?

— Ы-г-г… — Закун хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Его волнение передалось и Малуну. Черт дернул идти на эту дурацкую охоту. Это не охота, а сплошная пытка. Ты не знаешь, что тебя ждет через секунду. Но делать нечего, надо идти дальше.