"Женевский" счет

В 1917 г. отношение к Чернову в среде социалистов-революционеров меняется. Товарищи по партии признают в нем талант теоретика. Однако личные качества Виктора Михайловича отталкивают. В жгучие месяцы между двумя революционными взрывами лидер партии поглощен «сменой подруги». Ему доверен ответственнейший пост — министр земледелия во Временном правительстве, не пост, а рычаг, которым можно изменить настроение народа, а Виктор Михайлович переживает пору влюбленности, с головой уходит в бракоразводную суету.

Вождем у них, эсеров, мог быть Савинков, но если Чернов пренебрегает партией ради любовных утех, то Савинков несет за собой по жизни отвратительное признание, не признание, а разложение, подлость.

«Почему нельзя убить мужа своей любовницы, но можно убить министра? — заявляет он в 1909 г. — Если вообще можно убить человека, то безразлично, кого и по каким мотивам».

С тех пор репутация Бориса Викторовича и подмочена.

В годы второй мировой войны Виктор Михайлович уже в весьма преклонных летах, однако с достойной отвагой участвовал во французском движении Сопротивления и даже в конце концов отказался от эсерства ради «конструктивного социализма» — все пытался пристроить ему человеколюбивые параграфы. Умер всего на год раньше Сталина — непримиримого врага не только капитализма и его «платных прихвостней» — социалистов-революционеров, но и вообще партийности любого толка, даже лучезарно-ленинской (оттого и выбил кадры партии). Ведь все они, эти партийности, не являлись сталинскими, то есть рабски-всеядными по существу да с неизменно обязательным свет-солнцем в центре мироздания — генералиссимусом и «отцом народов».

Виктор Михайлович знал Ленина: десятки, если не сотни встреч, бесед, споров на диспутах… Это знание позволяло Виктору Михайловичу утверждать, что политика не только целиком поглотила Ленина, но и убила в нем все человеческие чувства… Убедительное свидетельство. Свидетельство из того времени.

Только подумать, был Виктор Михайлович всего на три года младше Ленина. Вот куда могли занести годы Ослепительно-Непогрешимого при благополучии в организме. Свободно мог бы «выкатить» своей стремительной походкой, засовывать пальцы за проймы жилета, картавить и вообще внушать с экрана телевизора КВН. Это ж сколько пришлось бы зубрить и «сдавать» томов против нынешних 55 и в школе, и в институте, и на службе в обязательно-принудительных кружках — и все за обыкновеннейшее право просто ходить и дышать на земле. Ну не патриот ты без этих томов и страсти к Непогрешимому, не дышать тебе и не любоваться солнышком, а самое место по назначению гнить на задворках жизни. Нет, лучше кричи из последних сил марксистские молитвы, ну бей себя в грудь, разоряйся, бойся своих мыслей, отрекись от себя. Не человек важен и не люди, а общее движение к светлому завтра!..

Для Чижикова (одна из революционных кличек Сталина) столь долгая жизнь Владимира Ильича явилась бы просто уголовным деянием. Не заявишь же на политбюро, что нет больше мочи ждать. Ну распирает как хочется посекретарствовать в одиночку. Ну чахнут вокруг народы! Само собой, пришлось бы по такому случаю помочь упокоиться Ильичу, как поспособствовал в том своей жене и вообще десяткам миллионов людей…

До назначения Троцкого наркомвоенмором с каждым днем нарастала угроза прорыва волжской контрреволюции (во всю грозную силу полыхнул Чехословацкий мятеж) в срединную Россию. И тогда уже возникала угроза советской власти вообще.

В ночь с 7 на 8 августа восемнадцатого года спешно формируется поезд наркомвоенмора Троцкого. К утру поезд отправляется в Свияжск, «на Чехословацкий фронт».

Это особый поезд. Он был настолько тяжел, что шел с двумя паровозами. «Уже в 1918 году, — вспоминал Троцкий, — он представлял из себя (собой. — Ю. В.) летучий аппарат управления. В поезде работали: секретариат, типография, телеграфная станция, радио, электрическая станция, библиотека, гараж и баня».

В поезде всегда находился десант, готовый к решительным действиям («Кожаные куртки», — называет его бойцов Троцкий).

Два с половиной года с малыми перерывами Лев Давидович мотался в железнодорожном вагоне по фронтам. А тогда, 8 августа, он отправился в свою первую «командировку» — Свияжск, куда сгуртовались разбитые красные войска.

Троцкий сталкивается с губительнейшим саботажем и круговой изменой. Только случай спасет его от гибели в первые сутки по прибытии.

«Измена гнездилась в штабе, в командном составе и вокруг, — вспоминал он в эмиграции. — Неприятель знал, куда бить, и почти всегда действовал наверняка. Это обескураживало…

Измена действовала тем увереннее, чем безнадежней казалось военное положение революции. Надо было во что бы то ни стало, и притом как можно скорее, преодолеть автоматизм отступления, когда люди не верят уже в самую возможность остановиться… и ударить врага в грудь»[133].

Член Реввоенсовета республики Сергей Иванович Гусев дает картину-документ тех дней.