Жена штурмовика

Разумеется, все это, наверное, не так. И в том чертовом танке сидели точно такие же грязные и уставшие люди, что и вокруг меня, а вовсе не «офицеры и джентльмены».

Я всего лишь черкнул мысли из своей головы. Зафиксировал свои ощущения…

II

Я был на СВО ровно полгода.

Из них непосредственно в активных боевых действиях я участвовал примерно три месяца.

Апофеозом этих трех месяцев стали три моих дня в Новопрокоповке, с 4 по 7 октября 2023 года.

Три дня, которые вместили практически все. Три дня и три ночи.

Из моей памяти постепенно вытесняются, тускнеют и размываются иные населенные пункты. Ни один из них не оставил какого-то следа в моей душе.

Новопрокоповка никогда уже не станет для меня просто точкой на карте.

Новопрокоповка — это мой личный, маленький Сталинград, Курская дуга, Ватерлоо, Аустерлиц и Аркольский мост, вместе взятые.

Это первое место, где я лично ощутил, что такое «ни шагу назад».

Первое место, где я воочию увидел, как упирается, вгрызается в землю русская армия — и дальше «они не пройдут».

В Новопрокоповке лично для меня закончились бесконечные бегства по лесополкам, удирание от мин и снарядов, падающих тебе прямо след в след, нескончаемая, ставшая уже фоном череда поражений, разгромов, неудач и бега, бега, бега…

Вплоть до самой Новопрокоповки война, которую я знал и видел, — это бегство. Бегство с тоннами брошенной тушенки, снаряги, боеприпасов, цинков с патронами, морковок от РПГ, брошенными «двухсотыми». Бегство оттуда, куда мы уже и не надеялись когда-либо вернуться…

Опять мы отходим, товарищ,
Опять проиграли мы бой,
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной.
Мы мертвым глаза не закрыли,
Придется нам вдовам сказать,
Что мы не успели, забыли
Последнюю почесть отдать.
Не в честных солдатских могилах —
Лежат они прямо в пыли.
Но, мертвых отдав поруганью,
Зато мы живыми пришли!

Никто и ничто вернее этих симоновских строк не скажет, не опишет и не передаст тот отчаянный ужас и позор кровавого, душного, жаркого лета 2023 года, пиком чего стал украинский прапор, водруженный над руинами работинской школы 23 августа.

А в Новопрокоповке — все, баста.

В Новопрокоповке это кончилось. Работино они взяли, но в Новопрокоповке они не прошли.

Но как же они рвались сюда! Как они хотели досюда дойти. И доходили, и заходили.

Но только лишь для того, чтобы навечно здесь лечь и остаться.

Новопрокоповка стала могилой их штурмовых групп. Самой крайней точкой, куда ступала нога украинского солдата в ходе их «контрнаступа».

Ступать-то она ступала, но вот закрепиться здесь им была не судьба.

Однако за это приходилось платить жизнями многих.

Две смерти видел я только в нашем маленьком домике с соломой. А сколько людей еще погибло вокруг.

Мальчик, встреченный мною в Новопрокоповке, погиб в этом домике. Но был еще один, в самый первый день.

Чибис был его позывной.

Он попал под артобстрел и лишился ступни. Жгут сам себе поставить не смог. Полз к дорожному знаку, истекая кровью, звал на помощь, взмахивал иногда рукой.

Двое рискнули, под угрозой нового удара кассетками, выскочили из дома, добежали до него, схватили за руки, волоком поднесли к выбитому окну, забросили в дом, заскочили сами.

Я был там наготове, ждал их. Начал ставить жгут, понимая бессмысленность своих действий, глядя на его культю.

Из нее даже капля крови не капнула, пока мы с ним возились. Чибис вытек. Он уже был почти пустой, и минуты его жизни были сочтены. Я все равно наложил жгут и всадил ему в предплечье промедол. У меня было две ампулы, и я осознал нерациональность своего поступка, всаживая драгоценный обезбол в почти труп.

Но тем не менее я поставил ему укол.

Минут десять еще он метался в бреду, не понимая ничего, что происходит. Очень беспокойно уходил Чибис. Мычал, порывался вставать. Извивался всем телом, будто испытывает муки от нестерпимого жара. Потом вытянулся и замер. Какое-то время еще лежал так живым. Пульс прощупывался.

А потом Чибис умер.

Вечером мы вытащили его во двор, положили у разбитого забора труп. Большего мы тогда сделать не могли. Весь вечер до самой темноты противник бил по северной части Новопрокоповки и кассетками, и фугасами, в воздухе сновали их дроны. Мы сидели в домике, не показывая на улицу нос.

С того места, где сидел я, без аппетита ковыряясь ложкой в консерве с тушеным цыпленком, мне были видны его ноги. Вернее — одна нога и торчащая из штанины берцовая кость.

В домике нас было четверо. Вчетвером мы и встретили темноту. А потом, уже в темноте, к нам в дом привели пополнение. В тот день, по серости, в Новопрокоповку завели целую партию свежих бойцов. К нам в домик определили двоих.