Zettel

647. Я могу придумать себе нечто похожее для реальных игр.

648. Одна языковая игра аналогична части другой. Одно пространство проецируется на ограниченный фрагмент другого. ‘Дырявое’ пространство. (К проблеме «внутреннего и внешнего».)

649. Подумаем о таком варианте игры в теннис: правилами предписывается, что игрок при определенных игровых действиях должен то-то и то-то представлять себе! (Цель этого правила – усложнить игру.) Первое возражение: в такой игре слишком легко сжульничать. Но ему противостоит предположение, что в эту игру играют только честные и внушающие доверие люди. Итак, здесь мы имеем игру с внутренними игровыми действиями. –

Какого же рода это внутреннее игровое действие, в чем оно состоит? В том, что игрок – в соответствии с правилом – представляет себе нечто. – Однако нельзя ли также сказать: «Мы не знаем, какого рода то внутреннее игровое действие, которое он выполняет, руководствуясь правилом; нам известно только его проявление»? Внутреннее игровое действие является неким X, чья природа нам неизвестна. Или: «Здесь также существуют только внешние игровые действия; извещение [другого игрока] о правилах и то, что называется ‘проявлением внутренних процессов’». – Ну, а нельзя ли описать эту игру всеми тремя способами? С этим ‘неизвестным’ X – тоже вполне допустимый способ описания. Один говорит: так называемое ‘внутреннее’ игровое действие нельзя сравнивать с игровым действием в обычном смысле, – второй говорит: они сравнимы, – третий: ‘внутреннее’ игровое действие может быть сравнимо только с таким действием, которое совершается украдкой, и которое в качестве произведенного действия никому не известно, кроме игрока.

Для нас важно, что мы видим опасности выражения «внутреннее игровое действие». Оно опасно, поскольку приводит к путанице.

650. Воспоминание: «Я все еще вижу нас сидящими за тем столом». – Но действительно ли у меня перед глазами такой зрительный образ – или один из тех, которые были у меня тогда? Определенно ли я вижу стол и моего друга с той же точки, что и тогда, а самого себя не наблюдаю? – Мой образ-воспоминание не является свидетельством прошлой ситуации, подобным фотографии, которая была сделана тогда и убеждает меня теперь, как тогда обстояли дела. Картина в памяти и высказывание о воспоминании стоят на одном уровне.

651. Пожатие плечами, качание головой, кивок и т. д. мы называем знаками прежде всего потому, что они включены в употребление нашего словесного языка.

652. Если считают само собой разумеющимся, что человек наслаждается в своих фантазиях, то следует помнить, что фантазия соответствует не нарисованному изображению, скульптуре или кинофильму, но образу, составленному из гетерогенных частей – знаков и картин.

653. Некоторые люди вспоминают музыкальную тему таким образом, что перед ними всплывает образ партитуры, и они его читают.

Можно представить, что «воспоминание» некоего человека состоит в том, что он будто бы обращается к книге в своей душе и что вычитанное там и есть воспоминание. (Как я реагирую на воспоминание?)

654. Можно ли описать переживание воспоминания? – Конечно. – Но можно ли описать компонент собственно воспоминания в этом переживании? – Что это означает? ((Неописуемый аромат.))

655. «Картина (представление-картина, воспоминание-картина) тоски». Думают, что отсылкой к ‘картине’ уже все сказано; ибо тоска и есть содержание сознания, и картина этого содержания есть нечто (весьма) похожее на него, пусть даже менее четкое, чем оригинал.

Пожалуй, можно было бы о ком-то, кто изображает тоску на сцене, сказать, что он переживает (или имеет) картину тоски: а именно не чтобы объяснить его поведение, а чтобы его описать.

656. Стыдиться мысли. Стыдимся ли мы, когда мысленно произносим такую-то фразу?

У языка корень разветвленный; у него корни, а не один корень. [Заметка на полях: ((Вспоминать мысль, намерение.)) Семя.]

657. «На вкус это точно как сахар». Как получается, что я могу быть настолько уверенным в этом? То есть что если потом выяснится, что это неправда. – А что меня в этом удивляет? То, что я устанавливаю столь жесткую связь между понятием сахара и вкусовым ощущением. То, что мне кажется, что я способен распознавать субстанцию сахара непосредственно на вкус.

Но ведь вместо выражения «На вкус это точно…..» я мог бы просто воскликнуть «Сахар!» Разве можно сказать, что при этом звуке ‘передо мной явилась субстанция сахара’? И как же она это сделала?

658. Могу ли я сказать, что именно этот вкус настоятельно обязывает называть себя «сахаром»; или же образ кусочка сахара? Скорее, ни то и ни другое. Да, конечно, существует настоятельная потребность в понятии ‘сахара’, такая же, как в понятии ‘красный’, когда мы используем его для описания того, что видим.