Зелень. Трава. Благодать.

На углу — две развороченных перевернутых машины. Одна — красная спортивная — горела на ступенях церкви в пяти футах от входа, выбрасывая в небо языки пламени, как будто сам Бог решил развести костер из металла, чтобы защитить свою обитель. Другая машина, зеленый универсал с деревянными панелями, принадлежала О’Дрейнам. Она лежала на правом боку менее чем в футе от парадных дверей бара «У Пола Донохью». Арчи лежал ничком на тротуаре, раскинув руки, как Христос на кресте: ноги ему придавило машиной. Он лежал на тротуаре без сознания, и не видно было ни крови, ни ран: просто тяжелый корпус машины навалился на обе его маленьких ножки. Миссис О’Дрейн со всхлипами ползала по Ав с кровавой кашей вместо лица. Сесилия сразу побежала к ней. Где-то близко уже выли сирены. Мистер О’Дрейн выбрался через окно боковой двери с водительской стороны (та сторона висела над асфальтом) и тут же упал. На нем не было ни царапины: только штаны запачкал, когда вылезал. Потом он поднялся, послюнявил пальцы и принялся оттирать перепачканные колени, не замечая ни корчащейся на дороге в десяти футах от него жены, ни лежащего под машиной сына. Я неотрывно следил за тем, что происходит, — не с интересом, нет, со страхом, как сцену из фильма ужасов, — но потом перевел взгляд и увидел, как на той стороне улицы Стивен Тухи поднимает с земли окровавленное тело Мэган. Тут меня вырвало, и я плюхнулся задницей на асфальт и так и остался сидеть, глядя на Стивена, который с виду был совершенно спокоен и не обращал никакого внимания на вой сирен и соседей. Словно нянечка, укладывающая новорожденного младенца в колыбель, он положил Мэган на какой-то стариковский свитер, только что вынесенный из бара. Из кармана на асфальт рядом со свитером выпала коробочка с обручальным кольцом. Он тут же подобрал ее и аккуратно спрятал обратно в карман. С этого момента я больше ничего не помню из происходившего той ночью. На следующее утро я смотрел, как Стивен торопливо собирается уходить. Спускаясь по лестнице со второго этажа, он снова уронил коробочку, снова быстро и молча подобрал ее, вышел из дома и отправился на Ав, чтобы вернуть кольцо в ювелирный Дивайни, туда же, где и купил его, через два магазина от «У Пола Донохью», в пятнадцати футах от места аварии. Кольцо так там, у Дивайни, и лежит за сто баксов. Я хочу его выкупить — думаю, это поможет нам вернуть Стивена. А ради такого уж точно стоит заставить Гарри выложить каких-то пять гребаных двадцаток.

14

Дом О’Дрейнов выделяется на фоне других домов на улице Святого Патрика. В буйно разросшейся газонной траве не видно декоративных игрушек, и святой Себастьян лежит опрокинутый набок, будто его пырнули ножом, да так и оставили умирать. На абсолютно голой веранде не увидишь ни гостеприимного коврика для ног перед входом, ни барбекюшниц, ни детских велосипедов. Письма никогда не приходят в их совершенно черный со всех сторон почтовый ящик, равно как и едва ли когда-нибудь открывается совершенно белая дверь их дома. Глубокий вдох для храбрости. Да, местечко то еще. Стучусь в дверь. Безрезультатно. Снова стучусь, теперь уже громче, но без всякого нетерпения. Наконец слышу, как кто-то с той стороны отпирает сто замков и задвижек. Дверь распахивается; передо мной стоит миссис О’Дрейн: лицо вдоль и поперек исполосовано рубцами, в глазах — бездонная синь, пухлые губы, рыжие волосы, высокие скулы, ноги как у танцовщицы и вдобавок игривые сиськи номер два. Даже и со шрамами она стопроцентно катит в кандидаты за мусорные баки магазина морепродуктов. Но сама об этом, конечно, даже не догадывается. После аварии она лишь бросает первый быстрый взгляд на всех, кого увидит, а потом уже точно ни разу глаз не поднимет.

— Здравствуй, — здоровается она так, будто видит меня впервые в жизни.

— Привет, миссис О’Дрейн, — отвечаю я. — Мама послала меня к вам забрать Арчи.

— Мама? — переспрашивает она.

— Да, моя мама, Сесилия, — спокойно поясняю ей я.

— Ах да, конечно, Сесилия. Извини меня, пожалуйста. Заходи.

Внутри затхло, но прибрано. Окна закрыты и зашторены, кондиционер включен на полную, свет идет только от экрана телевизора. Арчи сидит в кресле носом в экран, где, тоже сидя в креслах, правда с подушечками, спорят о чем-то пышноволосые политики.

— Йоу, — приветствует он меня, не отрываясь от ящика.

— Йоу, — отзываюсь я. — Ну что, готов, красавец?

— Красавец? Тебе зеркало принести? — огрызается он.

— Да это я тебя красавцем назвал, а не себя. Все равно шутка, — говорю я и подмигиваю миссис О’Дрейн, которая сидит на краешке дивана, уставившись себе на руки. До аварии они с Сесилией были близкими подругами. Бывало, летом часто сидели на веранде на перилах, о чем-то между собой шептались и много смеялись. Теперь они изредка просто шепчутся, не смеются, да и то по большей части у дверей О’Дрейнов, когда Сесилия приходит за Арчи или, наоборот, привозит его домой.

— Что? Ты что-то сказал? — виновато переспрашивает миссис О’Дрейн.

— Да нет, это я Арчи, — говорю я. — Мама просила, чтобы он непременно взял с собой костюм.

В ответ ноль реакции.