Зефир

«Спирит 3013» размещался в потайном сейфе в консоли между передними сиденьями. Меня это всегда напрягало, и когда я до этого ездил. Но в тот день я прямо чувствовал, как справа на меня ядерным жаром веет. И мне начало вспоминаться, и вспоминаться, и вспоминаться. Словно металлический шарик в мозгу катается и с каждым кругом дорожку себе продавливает – глубже, глубже. Ньолуш все что-то говорил, смеялся, а я думал об этих людях, которых видел: мертвых, и тех, что лучше бы умерли. Вот они жили в этой стране и ничего не знали, а я все знал. И то, что их губило, лежало рядом со мной, совсем близко…

Илия слушал Акселуса и молчал. Речь управомоченного звучала гладко, как отрепетированная, однако взгляд его не отрывался от диктофона. Как будто Акселус хотел убедить себя, что никого и нет в переговорной, только он, истина и безучастный слушатель, состоящий из пластмассы и металла.

– И тогда я Ньолуша спрашиваю: «А ты веришь в то, что они говорят про эту штуку? Что ее можно в руки брать и ничего с тобой не будет». Он мне в ответ: «Был бы «Спирит 3013» опасным, они бы нас не послали его везти». На что я ему возражаю: «А мы знали бы, что опасный, так и сами бы не поехали». Тут он задумался. И все, закончились разговорчики. Притих. И ближе к вечеру вдруг предлагает: «Может, по пиву? По одной. Там градусов-то». Я спрашиваю: «А если нас остановят?» «Так у нас охранная грамота. Как остановят, так и отпустят. Ничего не станут проверять». И я сказал: «Давай» – хотя знал, что мы нарушаем инструкцию, ведь остановки дольше трех минут запрещены. Подумал: ну нарушим немного правила, что с того? Зато хоть нервы успокоятся.

Мы остановились у магазина. Ньолуш вышел – прикупить пару банок и заодно что-нибудь съестное на ужин. Я остался один. И вдруг почувствовал… мысли. Как будто в голове что-то ползает. От уха до уха. И ползает, и ползает. Я начал задыхаться, с меня пот тек ручьями. Я пытался себя успокоить, вспоминал все уверения СЛ: «Спирит 3013» абсолютно безопасен, вот только облизывать его не стоит. Но в тот вечер я понял, что больше не верю СЛ, никому вообще. Я просто хотел написать заявление об уходе и забыть обо всем. А мне предстояло еще часов двенадцать ехать с этой мерзостью по соседству… Навороченных сейфов, которые умеют отпирать только в хранилище, в то время еще не было. Сейф в нашей машине открывался с помощью кода, который я знал. Ньолуш все еще не объявился… И у меня возникла безумная идея.

Я отпер сейф, достал бруски – они были в бумагу завернуты, такую, коричневую, в какую колбасу в магазине заворачивают. И переложил их в багажник. Подальше от себя. У меня руки тряслись. Затем я отошел от машины метров на пятнадцать, что тоже не по инструкции, и зажег сигарету. В ушах шум стоял, будто возле меня из ружья стрельнули. Тут вернулся Ньолуш, окликнул меня раза три, протянул бутылку. Мы сели в машину. Что я бруски переложил, я не стал ему говорить, потому что боялся, что он заставит меня вернуть их на место. Он пересел за руль, мы выпили. Спирит был там, в багажнике – на безопасной дистанции. Я расслабился немного.

Пару часов спустя я спрашиваю: «А где наша еда-то?» Ньолуш и отвечает: «Да сунул по привычке в багажник. На заднем сиденье у меня обычно дети сидят». Прямо на бруски спирита. И тут я понял, что жрать это я не буду. Ньолуш догадался по моей реакции. С утра мы подъедем к хранилищу, там машину проверят. Пакет с едой вызовет вопросы, следовало от него избавиться и лучше затемно. Мы как раз проезжали сквозь лесополосу. Ни одного фонаря, идеально. Я Ньолушу говорю: «Иди выбрасывай, олух».

Он выскочил из машины, открыл багажник, побросал все в кусты. Мы поехали дальше. В два часа ночи я сменил его за рулем. Ближе к рассвету остановил машину, открыл багажник и начал вытаскивать бруски, чтобы переложить их в сейф под консолью, как положено, а то через час уже хранилище. А там один, два, шесть брусков и паршивые бутерброды с брынзой, завернутые в бумагу. Я подошел со стороны Ньолуша и посмотрел на него сквозь стекло. Он дремал. В тот момент я подумал, что убью его. В прямом смысле убью. Он проснулся, открыл глаза и уставился на меня в ответ своими глупыми зенками. И я швырнул бутерброды в стекло так, что они из бумаги вылетели и соус по окну размазался. А Ньолуш все пялился на меня.

Когда он вышел из ступора, мы стали думать, что делать. Мы могли бы вернуться и поискать брусок, но что это была за лесополоса среди множества тех, что мы пересекли по дороге, никто из нас не помнил. К тому же тогда в хранилище зафиксировали бы опоздание, посыпались бы вопросы, и мы решили, что не станем так рисковать. Все заморочки, вроде взвешивания, просвечивания и прочего появились позже. А тогда было: дали тебе пять брусков, и доставь пять. Один был заметно больше других. И мы его разломили напополам, разорвали надвое оберточную бумагу, завернули половины. Потом все сдали в хранилище. Прокатило.