Зефир

На обратном пути мы все-таки попытались разыскать потерянный брусок, но безуспешно. Несколько последующих недель я обливался ледяным потом, думая о последствиях. Однако все было тихо. Ньолуш, против своего обыкновения, держал язык на привязи. Я пошел к врачу. Пропил месяц таблетки. Меня отпустило. Я постарался все забыть. «Спирит 3013» больше не возил, отказывался.

Акселус умолк. И тогда заговорил Илия.

– Когда началась Дождевая серия, ты должен был догадаться, Акселус. О том, что может быть ее причиной.

– Я не догадался, – быстро возразил Акселус.

Он почувствовал взгляд Илии на себе, поднял было руки, чтобы скрестить их на груди, однако заставил себя положить ладони обратно на столешницу.

– Ты винишь меня, Илия? Я провел на этой работе слишком много лет. Я слишком много видел и слишком многое предпочел бы забыть, но вынужден помнить. И это сгноило меня, сделало пустым и хрупким. В тот день я никому не хотел причинить вред. Я просто был слабым.

Илия вспомнил мать пятерых детей, которая однажды решила, что ей слишком тяжко тащить их всех; девушку, чья неспособность принять страшную правду в конечном итоге привела к цепочке смертей; и себя, приходящего на работу после трех часов сна, с опухшим от алкоголя мозгом.

– От тебя не требовалось невозможного, Акселус. Все, что ты должен был сделать, – признаться, что у тебя есть проблемы. Затребовать перерыв на лечение. И тогда тебя не отправили бы в рейс. Не надо искать оправдание в слабости. Слабость – это порок. Почти все зло в этом мире происходит потому, что кто-то позволил себе быть слабым, когда не должен был.

– Это ты говоришь мне? – поразился Акселус. – Что нужно быть сильным? Но ведь люди иногда просто не могут, тебе ли не знать. Так к чему твои слова? Ты сам-то в них веришь?

Илия ответил Акселусу прямым взглядом. Он действительно понимал Акселуса, он узнавал его чувства. В конечно итоге, они оба были людьми, потерявшими равновесие на самом краю обрыва. Только Акселус упал, а Илия, благодаря везению или сторонней помощи, сумел удержаться. Сейчас в глазах Акселуса он видел ту бездну, в которую едва не рухнул сам.

И все же он мог возразить Акселусу. Сказать, что неважно, во что верит он сам, или Деметриус, или Эфил. Иногда ты говоришь людям безжалостные, жестокие вещи – не потому, что сам персонально принимаешь сказанное, а потому что это правильно, потому что ты должен, потому что есть другие люди, и ты отвечаешь за них и не можешь поставить их жизни под угрозу, попустительствуя чьей-то слабости из ложного понятого представления о доброте.

– Верю, – ответил Илия.

Он сгреб со стола диктофон, выключил его и положил в карман. Затем встал, кивнул Акселусу и вышел. Он спокойно прошел по коридору, слепой к взглядам коллег и глухой к их приветствиям. Спустился по лестнице, зашел в хозяйственное помещение, освещенное лишь наружным светом, сочащимся сквозь неряшливо замазанную синей краской форточку под потолком. Прислонился к двери спиной. И здесь у него случился самый продолжительный, самый изнурительный приступ. Он был уверен, что в этот раз умрет, но страха не чувствовал.

Шли минуты, он обливался холодным потом и все еще мог лишь рывками хватать мелкие глотки воздуха. Когда его глаза привыкли к темноте, он различил заполняющие подсобку предметы. Он начал считать. Раз – ведро, два – металлический темно-зеленый таз, три – швабра, четыре – веник. В счете был размеренный порядок. Это было действие, которое он мог контролировать в то время, когда его легкие и гортань вышли из повиновения. Илия полностью погрузился в свое занятие, отвлекаясь от мучительных физических ощущений. Когда предметы в подсобке закончились, он начал считать их заново. И постепенно его дыхание выровнялось.

Приступ совсем закончился, а Илия все сидел там, на полу, в подсобке и чувствовал себя ужасно усталым. Как будто на него долго лили тонны и тонны воды, пока его не раздавило до последней косточки. Но он оперся о стену и встал.

На пути к своему кабинету он неожиданно столкнулся с Деметриусом. Деметриус был одет в жемчужно-серые брюки и голубую рубашку с закатанными до локтя рукавами. Неизвестно, сколько часов ему удалось поспать ночью, но его физиономия так и сияла.

– Ты закончил? – спросил он.

– Я закончил, – ответил Илия.

«Это был последний приступ», – мысленно пообещал он себе. – Последний».

– Потом расскажешь. Нет времени, я приехал с Эфилом, но мне уже надо бежать, и…

Илия едва его слушал, сосредоточенно шагая по коридору.

– Я слушал радио в машине. В прогнозе обещали теплую, сухую осень. Тебя это не радует?

– Радует, – ответил Илия, после приступа еще не совсем живым голосом.

– Кстати, пока я здесь и вспомнил… Давай уволим ее.

– Кого? – не сразу понял Илия. – Гайю? Пусть этим займется мой сменщик.

Они вошли в приемную.

– Так и знал, что сдрейфишь, – ухмыльнулся Деметриус.

– Сейчас, Деметриус? Я не могу так просто взять и уволить человека, как только у меня выдалась минута…

– Как она выглядит? Из какого отдела?

– Высокая, длинные каштановые волосы, работает в отделе внешних коммуникаций.

– Пять минут.