Здесь живу только я

Ты переводишь слова с одного языка на другой язык,
Весело щелкаешь тонкими пальцами, «не» превращая в «но»,
Знаешь молитву, с которой солдаты в строю примыкают штык,
Песню, которую в море матросы уносят с собой на дно.

Ты наблюдаешь за спящим соседом под медленный стук колес.
Видишь, как жадная старость касается инеем головы.
Ужас вцепился холодными пальцами в корни его волос:
Это его неподвижное тело во сне раздирают львы.

Вот ты и в доме, который не дом, который построил я.
Комната прячется в комнате, зеркало в зеркале, сон во сне.
Каждую ночь перед окнами нас ожидают мои друзья:
Юный матрос, постаревший солдат, комиссар на гнедом коне.

Это похоже на долгий поход в золотое безумие, в звездный лес,
В старую детскую книгу про время, которого больше нет.
Ты переводишь земные слова на язык из страны чудес
И просыпаешься. Все на земле превращается в белый цвет.

Ты переводишь молчание сразу на все языки земли.
Буквы теряют свои очертания. От «никогда» остается «да».
Спящий сосед широко улыбается. В поезде все легли.
В черном окне расцветают огнями огромные города.

Март 1934 г.

ПЕНА ДНЕЙ

Дни и недели слипаются в толстый слой
Пыли на старом зеркале. В нём живёт
То, что случается только такой весной.
Пыль образует слой толщиною в год.
В горле застрял неоконченный праздник: вот
Праздник, который отныне всегда с тобой.

Память похожа на острый сапожный гвоздь.
Двое стоят у реки: я не вижу лиц.
Запах грозы пропитал их тела насквозь,
В чёрной воде остывают огни зарниц,
Ранний гудок парохода пугает птиц.
Я продолжаю смотреть. Я незваный гость.

Я не скажу им, что будет их ждать потом.
Всё превращается в память одной весны.
Вот эти двое: стоят под моим окном,
В солнечном свете их лица теперь видны.
В зеркале тускло и пыльно. Я вижу сны
Всё об одном.

Февраль 1935 г.

ПЕРВОМАЙ

В тот день на горячий и мокрый асфальт
Прямо под ноги
Вылезли первые черви.

В тот день от железной дороги
Пахло дождем и соляркой.
По рельсам бежал одинокий вагон
Без паровоза,
Без машиниста,
Сам по себе.

В тот день из разрытых дождями могил,
Из перегнивших гробов
Взметнулись наверх разноцветные бабочки,
Мокрые и неуклюжие, злые,
Страшно голодные до человеческих тел.

Знаешь, я помню,
Как первомайская бабочка
С красными крыльями
Прилетела ко мне,
Села на грудь
И застыла.

С тех пор я её и ношу
На лацкане пиджака.

Май 1936 г.

***